Долгий сон

Ласки кончились, девушку ждала порка. Но волна упоенного возбуждения не ушла, скорее, просто спряталась глубоко внутри, вытянулась горячей струной вдоль всего тела, скрылась на время, хотя держала Натку в странном напряженном ожидании. Это было именно то настроение, когда боль приносила ей глубокое, настоящее наслаждение, пугавшее ее саму своим приходом. Раскаяние, чувство щемящей вины и решимость зачеркнуть эту вину рубцами на голом теле, притаившийся страх показаться слабой — смешалось все…

Дед вытянул из кадушки, так и ожидавшей своего часа возле скамьи, несколько ивовых лоз. Стряхнул капли рассола — брызги коснулись ее тела, девушка чуть заметно дрогнула налитыми половинками.

— Еще не секу, попкой не дергай… Голыши твои круглые трогать не стану, а вот спинку… Не обессудь, внучка — все розги по спине пойдут. Оно и больней, и злей, и памятней… Ложись ровней, девка. Ну, с Богом!..

Взлетали вверх, замирали на мгновение в воздухе и резко летели вниз ивовые розги. Зло посвистывали, опускаясь на голую спину наказанной, чертили на лопатках и по всей спине мучительную роспись рубцов.

Никанорыч был в ударе — каждая розга ложилась ровненько, пересечений почти не было и лишь кое-где алели маленькие, чуть заметные капельки крови. Хлестал без злобы, но сильно и очень больно, лишь изредка делая паузы, чтобы сменить розги и зайти с другой стороны скамьи. Отмахивал повыше прутья, примерялся и снова стегал девчонку, негромко приговаривая почти про себя:

— Для ума… Для науки… А вот еще по плечикам…

Но что это мы все про розги да Никанорыча? А как там наша Натка? То запрокидывая голову, то пряча лицо между рук, она гибкой русалкой извивалась под розгами. Приподнималась на животе, вскидывала напряженные ноги, добела сжимала нетронутые лозой половинки и не стесняясь, в голос стонала и вскрикивала. Тугой лук изогнутой под прутьями спины, поднятые плечи, рывок плотно сжатых ножек и снова свист секущего прута, который заставляет девушку отвечать ему все телом…

Она не считала ударов — ни вслух, ни про себя: сбилась где-то на тридцати. Не до арифметики — не только голой спиной, всем телом она впитывала боль наказания, вкус свистящих просоленных розог, которые секли тело, но лечили душу. Как в тумане, услышала короткий отсчет Никанорыча:

— Полста!

Облизнула вспухшие искусанные губы (поначалу ведь крепилась, глупенькая — под солеными розгами!), с трудом прошептала:

— Спасибо, деда!

— Ну, вылечилась?

— Да…

— Ну и хорошо. Компресс из розги, он завсегда помогает! Встать-то сможешь?

Опираясь руками на край скамьи, Натка с трудом, но встала сама. Поморщилась от жгучей боли, пошатнулась, но выровнялась и требовательно заглянула в лицо Никанорыча:

— А когда за купальник… вылечишь?

Мужик провел ладонью по шарам грудей, еще хранящим масляный блеск и красноту крапивы, повернул Натку спиной к себе, придирчиво оглядел иссеченную спину, нетронутые бедра и пришлепнул по круглому заду:

— Самые лучшие компрессы, сама знаешь — на ночь глядя… В баньке отпаришься, и готовь свою круглую задницу.

— И не только ее — правда, деда?

Лечение от купальника начнется в чертово время — ровно в полночь. Но пока еще светло, пока еще впереди ужин, впереди пахучая баня и осторожные касания исхлестанной спины, горящих плеч. Душа — она внимательного лечения требует: по частям и по строго отмерянным дозам. Как в аптеке.

До встречи в аптеке, читатели!

2001 г.

Ночь для души

Лечение от купальника началось в чертово время — ровно в полночь. Но пока еще светло, пока еще впереди ужин, впереди пахучая баня и осторожные касания исхлестанной спины, горящих плеч. Пока еще лечение не закончилось. Душа — она внимательного лечения требует: по частям и по строго отмерянным дозам. Как в аптеке…

x x x

На этом месте мы в свое время оставили читателя со знаком вопроса: а что будет дальше? Что ждет Натку за упрямое надевание этого откровенного купальника, который так терпеть не может Никанорыч?

Если кто-то подумал про порцию розог или хорошую порку тяжелым солдатским ремнем, то он поторопился. Сказано же — душа, она внимательного лечения требует. И в полночь началась вовсе не порка…

Мужик по жизни грамотный и тертый, Никанорыч подпоил Натку ровно настолько, чтоб разговор пошел по душам, на откровенность, но чтоб и язык не заплетался, когда кроме — «Ты меня уважаешь?», ничего и не говорят. Мази, баня да снова мази свое дело сделали — девушка явно отдохнула, согнала боль от дневных «воспитаний», спину уже не саднило, так что и эти дела разговору по душам вовсе не мешали.

— А вот скажи мне, девочка, голую правду.

— Скажу! — глаза в глаза ответила Натка, вся подобравшись и, как школьница, сложив руки на коленках.

Никанорыч отрицательно мотнул головой: