«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории

Следует отметить, что приведенные выше выводы были следствием не столько анализа содержания Кревского соглашения, сколько исследования фактических взаимоотношений между ВКЛ и КП, в основном периода правления великого князя литовского Витовта. Более точное обращение как к тексту данных великим князем литовским Ягайло обещаний, так и к истории литовско-польских отношений в первые годы после унии, которое, в первую очередь, осуществили польские исследователи, привело к полностью отличающимся выводам. Начиная с 1890-х гг., Ф. Конечный[98] и особенно А. Левицкий подчеркивали то обстоятельство, что в соответствии с достигнутыми в 1385 г. договоренностями предусматривалось прекращение существования ВКЛ как отдельного государства и инкорпорация его земель в состав КП. Таким образом, об унии, в частности персональной, тогда речь не шла. Только позднее великому князю литовскому Витовту удалось – фактически, а затем и юридически – восстановить самостоятельность ВКЛ[99].

Приведенная точка зрения оказала существенное влияние на восточнославянские литуанистические исследования. В них постепенный перевес обрело убеждение, что выполнение условий Кревского соглашения 1385 г. означало конец государственности ВКЛ. Так считали, в частности, все ведущие специалисты в области истории ВКЛ (М. Любавский[100], М. Грушевский[101], А. Пресняков[102], B. Пичета[103], И. Лаппо[104], М. Довнар-Запольский[105], С. Томашевский[106], В. Игнатовский[107]). При этом, по мнению В. Пичеты, реально вместо инкорпорации возникла персональная уния, поскольку аристократия ВКЛ именно так желала понимать заключенное соглашение[108].

Другое мнение высказал М. Чубатый. Он утверждал, что Кревское соглашение 1385 г. не предусматривало инкорпорацию ВКЛ в Корону. Разговор не шел и о персональной унии. ВКЛ должно было сохранить государственную обособленность, но при этом подчинялось Польше, что можно квалифицировать как вечную реальную унию. После смерти Ягайло для ВКЛ предполагалось избрать отдельного правителя. Однако на практике кревские договоренности никогда не выполнялись[109].

Представление о Кревском договоре как персональной унии между ВКЛ и КП в определенной мере основывалось на специфическом положении, которое в послекревский период занимал в ВКЛ князь Скиргайло. Ряд свидетельств источников указывали на то, что это брат Ягайло был в 1386–1392 гг. великим князем литовским (грамоты[110], литовско-русские[111] и великорусские летописи[112], сведения Я. Длугоша[113], М. Бельского[114], М. Стрыйковского[115]). Взгляд на Скиргайло как великого князя литовского был широко распространен в восточнославянской литуанистике. Такое мнение можно обнаружить в произведениях И. Боричевского[116], П. Долгорукова (правда, он путал Скиргайло с его братом Коригайло)[117], О. Турчиновича[118], М. Смирнова[119], И. Беляева[120], К. Бестужева-Рюмина[121]. «Отдельным государем» считал Скиргайло Д. Зубрицкий[122].

На особый статус Скиргайло М. Смирнов указывал как на доказательство того, что Кревское соглашение не имело следствием инкорпорацию ВКЛ в Корону. Причиной же назначения Скиргайло великим князем исследователь считал личную привязанность Ягайло к брату, что действительно имело место. Опираясь на сведения М. Стрыйковского[123], М. Смирнов признавал наличие у Скиргайло намерения убить Витовта, объясняя это тем, что последний надеялся в результате Кревского соглашения стать великим князем литовским[124].

Однако, по свидетельству Б. Ваповского, Скиргайло был только наместником, который распоряжался в ВКЛ в отсутствие Ягайло, а вовсе не великим князем литовским[125]. Возможно, данное сообщение повлияло на исследователей, которые попытались сформировать компромиссный взгляд на статус Скиргайло в период 1386–1392 гг.

Вслед за И. Лелевелем[126] и А. Коцебу[127] наместником с великокняжеским титулом считал Скиргайло С. Соловьев (в одной из работ вместо Скиргайло им ошибочно назван Свидригайло[128])[129]. В качестве то великого князя, то наместника Скиргайло упоминали И. Шараневич[130], М. Коялович[131], Ф. Чарнецкий[132], И. Чистович[133], Д. Иловайский[134], И. Якубовский[135].

Только наместником считали Скиргайло Н. Карамзин[136], Д. Бантыш-Каменский[137], Н. Полевой[138], Н. Костомаров[139], В. Антонович. К такому же мнению в рецензии на монографию М. Смирнова пришел и М. Коялович[140], однако позднее он вернулся к своей прежней точке зрения[141].