Долго и счастливо? (СИ)

— Хорошо. А еще я думала, что для творчества тебе нужны… ну, ингредиенты. Чтобы их смешивать там, и все такое…

— Элли, ты неоправданно много думаешь. Это вредно для здоровья. От мыслей голова надувается, как воздушный шарик, и может взорваться. Что, музыканту непременно нужен инструмент, чтобы создать мелодию?

— Не знаю… А разве нет?

Вонка задумчиво чешет подбородок:

— Честно говоря, я тоже не знаю. Просто к слову пришлось. Надо будет выяснить, — он черкает себе несколько строк на полях. — А теперь тихо. Мне нужна абсолютная тишина, — он торжественно прикрывает глаза и разглаживает листок.

— Подожди-подожди, я ведь пришла поговорить.

Вонка недовольно открывает один глаз:

— Я так и знал, что ты ничего не делаешь без задней мысли!

— Это насчет Шарлотты, и это очень важно!

— Мне уже скучно.

— Ты знаешь, вчера мы с ней ездили в магазин, и она рассказала мне свою историю…

— Ску-учно, — манерно зевает Вонка, прикрыв рот рукой. — Откуда у тебя такие теплые чувства к длинным предисловиям? Они же всех в тоску вгоняют. У тебя, наверное, на уроках сонное царство.

— Можно я уже наконец скажу?

— Не возражаю. Желательно тремя предложениями, но буду счастлив, если ты уложишься в два.

— Шарлотта — сирота, ее мать умерла, отец покончил с собой. Эта девочка сбежала из приюта имени святого Плессингтона и до нашей с ней встречи бродяжничала. Вот, как ты хотел, основная суть в двух предложениях. Все… в порядке?

Мой последний вопрос — ответ на реакцию Вонки, потому что тот замирает, устремив горящий взгляд в одну точку и беззвучно шепчет слово, в котором я угадываю «П-лес-с-синг-тон». И еще раз: «Плес-с-с-синг-тон». Потом вдруг, встрепенувшись, смотрит на меня, как будто его только что разбудили, как следует встряхнув за плечи.

— А? Все чудесно.

— Ты знаешь этот приют?

— Никогда не слышал, — поспешно отрицает Вонка, весь передернувшись. — И зачем мне эти факты из чужой биографии?

— Понимаешь, эта девочка осталась одна. Совсем. У нее нет никого, кто бы смог о ней позаботиться, кто бы ее защитил, кто бы помог советом… да кто хотя бы просто любил ее. Никому нет до нее дела. Она совсем беззащитна. А мир велик и полон пороков и опасностей. Только представь, куда может привести ее судьба…

— Да-да, — сомкнув брови на переносице, перебивает Вилли. — Я тебя понял, Элли. Пусть она остается на фабрике. — Ни с того ни с сего он сам берет меня за руку и гладит тыльную сторону моей ладони большим пальцем.

— Спасибо, но ты же понимаешь, что это не так просто… — сглотнув, продолжаю я, пытаясь сосредоточиться и не думать сейчас о своей руке, пойманной в капкан этого редчайшего проявления нежности. — Нужно оформить все это официально, чтобы у нас были права оставить ее здесь, а у нее — документы, подтверждающие ее личность и так далее…

— Ага, — кивает Вонка.

— Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Не-а.

— Мы должны удочерить ее.

Вонка поспешно убирает руку:

— Я знал! Я ведь чувствовал подвох с самого начала! — он гневно трясет в воздухе указательным пальцем. — Нет, Элли, так нельзя! Это затруднительно, непозволительно, возмутительно, мучительно, — декламирует он, сопровождая каждый новый выпад взмахом указательного пальца.

— Но почему?!

— Какая же ты удивительно непонятливая, Элли. Я… я просто не могу себе позволить эту… эту привязку, — он нервно сглатывает слюну и быстро-быстро трясет головой, точно отгоняя видения. — Хватит с меня и… Пусть она остается на фабрике — я не возражаю, одобряю, поощряю. Хорошая инициатива, Элизабет, похвальная, когда-нибудь где-нибудь кем-нибудь тебе зачтется. Но я, я-то вовсе не хочу превращаться для этой девочки в… в… — раз за разом его губы сжимаются в спазме, точно живут отдельной жизнью и всеми силами противодействуют рождению этого короткого слова. Так некоторые люди не говорят о бедах, чтобы их не накликать.

— В отца? — хладнокровно подсказываю я.

Он прыжком вскакивает с места, будто я взорвала у него над ухом хлопушку. Потом оборачивается, и все его черты искажаются, точно отраженные кривыми зеркалами. Кончики губ съезжают вниз, на лбу начинают ходить желваки. Он обессилено машет руками.

— Да! Да, Элли, да! Знаешь ли ты, какое топливо питает фабрику? Подсказываю, это не дизель, не бензин, не нестерильные разноцветные бумажки, на которые люди молятся, как на святыню. Это мечты! Фабрика — это плавильный котел фантазий и грез, и пока есть мечты, она будет стоять. Каждая новая фантазия — это новый цех. Все, что составляет мою жизнь, ты видишь перед собой, все, что мне нужно, создается здесь. Я разум этого места, Элли, и оттого мы неотделимы. Как только я спущусь на землю, как только я перестану мечтать и искать вдохновения, фабрика придет в упадок. Подумай, зачем мне жалкое существо, которое будет ходить за мной хвостиком, называя словом на «п»!