Долгое дело

Добровольная исповедь.

Меня подозревают в воровстве, а я хочу дать совет, как покончить с кражами на производстве. Воруют повара, продавцы, грузчики, рабочие мясокомбинатов и ликеро-водочных заводов… Почему? Да потому, что неестественно не пользоваться тем, что производишь. Какая пытка для кассирши выдавать тысячи, а самой получать сто рублей… Кстати, раньше в алмазных мастерских Амстердама вся алмазная пыль переходила в собственность гранильщика. Отсюда резюме: чтобы люди не воровали, надо им разрешить пользоваться в какой-то мере продуктами своего труда.

Следователю Рябинину.

Есть явления, неподвластные науке, и тут парапсихолог Калязина может оказаться в положении непонятого одиночки.

Моя мать была знахаркой. Она умела лечить травами, умела заговаривать зубную боль, останавливать кровь, напускать порчу…

Расскажу про один случай… В деревне жил мужик. Залетит к нему курица — убьёт, забежит коза — отравит. Тогда пришли к матери: «Да сделай ты хоть что-нибудь!» Она что-то пошептала и всплеснула руками. Вечером этот мужик шёл из магазина и не смог перешагнуть канавки глубиной в полметра и и шириной с бревно, через неё даже дощечка не лежала. Упал в канаву и захлебнулся стоячей водой. Землю рыл ногтями, а а выбраться не смог. Моя мать испугалась и сказала: «Какой же он злой».

Согласитесь, что подобные явления находятся за пределами науки.

Уважаемый гражданин Толстогодов!

По-моему, нет явлений, находящихся за пределами науки, — есть явления, которые наука не подтверждает. Для объяснения вашей интересной истории не хватает информации: когда это было, знаете ли вы всё со слов или сами видели, в каком состоянии возвращалась из магазина жертва этого страшного колдовства, и т. д.

Чистенько отпечатанная бумага называлась так: «Постановление о продлении срока следствия по уголовному делу по обвинению Калязиной А.С. по части 2 статьи 147 УК РСФСР». Все документы дела, аккуратно сшитые на станке в два тома, лежали перед Рябининым. Портфель готов, из него даже вытряхнут мусор — скрепки, крошки, клочки и клочочки. Можно ехать в городскую…

Но заместитель прокурора города, решавший этот вопрос, читал где-то лекцию. Зональный прокурор Васин — первая и, может быть, главная инстанция сказал в трубку глухо и вроде бы угрожающе: «Работайте, я позвоню».

Поэтому Рябинин смотрел в окно, на осень, которая, похоже отгуляла своё бабье лето и теперь стыла утрами на загустевшей земле и на жёлтых, ожестяневших листьях. Размякший за лето асфальт заколодел. Стрелы комендантских ирисов тихо готовились принять холода на свои кинжальные острия.

И промелькнуло, исчезая…

…Весну любят все, а осень — лишь страдавшие…

Рябинин не мог работать. Его фантазия, умевшая на месте преступления по опрокинутому стакану, обронённой пуговице и раскрытой книге нарисовать картину происшествия, теперь с таким же успехом рисовала визит в городскую прокуратуру. И работать он не мог. Но мысли, эти свободные птицы, свободно жили над беспокойством.