Долгое дело

— Товарищ Антимонин, лучше быть Дон-Кихотом, чем ослом Санчо Панса, отчаянно сказала Лида: хоть что-нибудь, только не молчать, хоть чем-нибудь, только убеждать.

— Да вы не волнуйтесь. — Он поднял глаза на её лицо.

Но правая рука взлетела к голове и, лишившись последней воли, провела по горячему лбу, тронула щёку, скользнула по шее и опадающим взмахом сдёрнула платок. Волосы со спелым шуршанием, слышимым даже ему, низринулись на плечи и грудь. И в кабинете стало уютнее, словно включили жёлтую старинную лампу. Антимонин воодушевлённо блеснул очками.

Да она красива! Хорошие волосы есть хорошие волосы. Теперь и кошачьи глаза к месту, и скулы не выделяются, и губы хороши без помады. Эх, Рябинин, зря ты погорел — такие жёны долго не ждут.

— Неужели вам не жалко человека? — просто спросила Лида. — Он же ваш коллега, он же много лет работал с вами рядом. Неужели лично вы не допускаете мысли, что тоже можете стать жертвой подлости или обмана?

— Все ходим под богом, — легко согласился Антимонин. — Наша работа такая: обвиняемый чихнул, а ты составь об этом протокол. Но вы зря пришли ко мне. Я тут ничего не решаю.

— К кому же мне идти?

— К заместителю прокурора города.

— И что ему сказать?

Антимонин рассмеялся, но теперь его смех был каким-то свойским, словно они сидели в гостях.

— Только ни в коем случае не говорить того, что говорили мне.

— Не знаю что…

— Рябинина может спасти только объективный факт, а не жалостливые разговоры.

Её мысль заметалась в бессильных поисках этого объективного факта. И, как всегда бывает с горестной и бессильной мыслью, она ринулась к друзьям и близким людям. Вадим Петельников, которого она зря не дождалась. Вадим Петельников, который её пытал вопросами о людях, могших зайти в их квартиру. Вадим Петельников… И тут она услышала ещё раз, вроде бы издалека, как с того берега: «Рябинина может спасти только объективный факт…» Тот, кто приходил, — это и есть объективный факт? Инспектор тоже его искал?

В голове как блеснуло… Её воспалённые нервы слили вопросы Петельникова и фразу Антимонина в огненный шнур и безжалостно хлестнули им непробудную память.

— Что с вами? — негромко спросил следователь.

— О-о-о…

— Что такое?

— Я вспомнила, — чуть не шёпотом ответила Лида, боясь спугнуть то, что она вспомнила.

— О чём?

— Я вспомнила!

Она поднялась со стула и, шурша волосами по бумагам, склонилась над столом — ближе к следователю. Он слегка отодвинулся, пугаясь её позеленевших глаз.

— За день до вашего прихода у меня был агент Госстраха! Я провела его в комнату, усадила за стол и отлучилась к телефону… Вспомнила. Вы мне верите?

— Верю, ну и что?

— Да? Так ведь он и положил деньги!

— С чего вы взяли?

— Запишите. Я требую, чтобы мои слова были внесены в официальный протокол.

— Хорошо, — согласился Антимонин, вытаскивая чистый бланк. — Хотя это не факты, но Рябинину для версии пригодится.

Из дневника следователя (на отдельном листке).

Неужели всем преступникам так же худо от допросов? Неужели их тоже поташнивает? Неужели им тоже видятся лица следователей, стоит закрыть глаза? Неужели они тоже не спят по ночам? И так же, как я, строчат на листках скороспелые мысли… Нет, они не так; у них должно быть не так, потому что им не обидно — знают, что виноваты.