Долгое, долгое плавание

Иван Степанович в заметках к автобиографии не раз подчеркивал демократичность жизни в Тифлисе. Были рядом и эдакие наследные принцы — будущие прожигатели родительского состояния. Были и друзья по проказам детства, по скитаниям на горных дорогах и тропах, на бурных реках Кавказа, по любви к театру, к книгам, к примитивной, но глубоко народной, грустной и чистой живописи тифлисских духанов. С одними жизнь развела, с другими дружба продолжалась до глубокой старости.

Однажды, уже после смерти Ивана Степановича, я разговаривал в Ленинграде с подругой его детства Еленой Эн, в прошлом княжной.

— Вспоминаю Вано тех дней и вижу перед собой худенькую фигурку шустрого мальчика, — рассказывала мне Елена Эн. — Он вытянулся потом. На вьющихся, коротко стриженных черных волосах фуражка реалиста надета а ля Нахимов. Весь устремлен, всегда спешит. «Вано, куда?» — «Эличка! — так он меня звал. — Бегу бить Коваленского!» — и быстро скатывается по нашей лестнице…

Писатель Хаджи-Мурат Мугуев, его товарищ по реальному училищу, рассказал мне однажды, что Исаков увлекся рисованием — он посещал уроки рисования в Художественной школе, продолжая учиться в реальном. Никто его к этому не понуждал. Возможно, это совпало с открытием для себя живописи Пиросмани; быть может, имя художника Верещагина, погибшего вместе с Макаровым, сыграло свою роль — тут можно только гадать; но скорее всего, напечатанные военным журналом заметки о зарисовках русских штурманов в дальнем плавании вдоль Кореи и стран Тихого океана подсказали ему, что моряк должен свободно и легко рисовать: в странствиях по морям и океанам нужны не только иностранные языки, но и острый карандаш к острому глазу… И конечно — знание техники века.

Век только начинался. Молодые люди чувствовали, что это век переворота в науках и в технике. Исакову едва исполнилось пятнадцать, когда он, брат и их ближайший друг затеяли выпуск двухнедельного машинописного журнала. Название ему придумали многозначительное: «Заря».

В кратеньком вступлении к первому номеру трое издателей, братья И. С. и П. С. Исаковы и Н. Н. Джунковский — кстати, будущий специалист по гидросооружениям, — заявляли:

«Прежде чем приступить к изданию нашего журнала, мы считаем долгом посвятить наших читателей в наши планы и стремления, которые мы будем стараться выполнить. Мы, юноши, интересуемся всем, что ново для нашего времени, — как литературой (хотя не новейшей), так и искусством, и техникой со своими аэростатами и дирижаблями (которые с каждым днем усовершенствуются), — и что увлекает нас. Тем более, что нам предстоит пережить начало той эпохи в развитии человечества, на ЗАРЕ которой мы проводим лучшие годы нашей жизни».

Не знаю, как дальше развивалась эта затея и сколько номеров «Зари» выпустили пятнадцатилетние издатели, но и по первому номеру, помеченному 15 ноября 1909 года, можно судить о характере их общественных интересов. В этом номере помимо путевых впечатлений о поездке тифлисских учащихся в Кутаис, статьи на острую тему «Армяне в России», юмора, хроники под заглавием «Смесь» помещены материалы о полетах Блерио, о развитии авиации и летательных аппаратов, словом, издатели, они же и авторы, старались идти в ногу с веком.

Елена Эн, рассказав про манеру Вано Исакова носить фуражку а ля Нахимов, вспомнила и шуточное прозвище, приставшее к нему в ее доме: «швейцарский адмирал». Мальчик так мило и увлекательно рассказывал о морских сражениях, что это прозвище родилось само собой. Почему «швейцарский адмирал»? Ну, это же понятно: в Швейцарии, хотя там и есть сказочное Женевское озеро, флота никогда не было и нет. В Армении Севан тоже прекрасен. Но где там быть флоту и адмиралам?..

Прозвище звучало как безобидная шутка сверстников. Но и безобидная насмешка все же насмешка.

В тридцать девятом году в письмах из США к жене Иван Степанович саркастически назвал себя мулатом. По ассоциации с «белыми», «черными» и «полубелыми» за океаном. Казалось, он вернулся в стародавний мир. Расовое неравенство — что может быть гаже.

Но в подобном стародавнем мире прошла вся его юность. Его окружали милые товарищи. Его не гнали из-за стола. С ним дружили, принимали его ухаживания. Но то, о чем мог, без боязни показаться смешным, рассуждать иной чистопородный барчук, не смел высказывать безродный сын дорожного техника. Впрочем, говорить смел. Никто из окружавших не осуждал его фантазий. Но ясно же, его мечты о военном флоте беспочвенны, так почему не посмеяться над тем, что смешно…