Долгое эхо любви

Подали поезд, мы с помощью наших болгарских друзей быстренько в него погрузились. В это время подъехали автобусы. Актеры вышли из них запыленные, усталые – дорога по жаре оказалась очень тяжелой. С ними был и наш парторг Михаил Иванович Жаров. Не помню, с кем я вместе ехала в поезде. А Леонид Викторович Варпаховский, его жена и Жаров оказались в одном трехместном купе. И Варпаховский стал с восторгом рассказывать Жарову, как хорошо мы путешествовали… Жаров реагировал на его рассказ сдержанно.

Я очень хорошо помню, что эти гастрольные эпизоды были именно в 1969 году, и вот почему. Год этот черной отметиной вошел в мою жизнь. Я тогда держалась изо всех сил. И чем бы я ни занималась – играла в спектаклях, ездила на гастроли, принимала приглашения на дружеские встречи, я думала лишь о своем горе. Понимала, что ничего невозможно исправить, врачи и лекарства бессильны. У меня умирал папа, вопрос был только времени, когда это произойдет. Хотя и говорят, что надежда умирает последней, но в моем случае надежда уже умерла…

Папа очень хотел, чтобы я вступила в партию. Он был убежденным коммунистом, совершенно не из тех, кто членство в партии использовал для карьеры. Он любил свою страну, защищал ее в войну, желал ей счастья в трудные ее годы. Часто думаю, что если бы все коммунисты были такими, как мой отец, нашу страну ждала бы другая судьба. Я сейчас пою осанну не партии, а самому любимому человеку-коммунисту. А партия, какой она стала, – это совсем другое…

Когда я вступила в комсомол, папа этим очень гордился. И, конечно, когда он сказал, что надо бы мне вступить в партию, я не посмела ему возражать, не хотела его огорчать. Хотя уже и не была той наивной девочкой, которая сияющими глазами смотрела на «вождей» и мечтала о великих свершениях. Более того, я не забыла травлю, которую мне учинили в институте. Но я дала папе обещание и подала заявление.

После возвращения из Болгарии истекал мой кандидатский стаж. Меня пригласили на заседание партбюро театра, чтобы я рассказала, как его прохожу. Ответила, что я с удовольствием работаю, все идет нормально. Тогда один из членов партбюро спросил:

– А как это получилось, что в Бухаресте Малый театр едет в советское посольство, а вы оказываетесь там до приезда коллектива, раньше всех?

Я уже и забыла об этом маленьком происшествии, и вот – напомнили…

Рассказала, как это было, каяться не стала, потому что не чувствовала себя виноватой.

Тогда последовал еще один вопрос:

– А вы знаете, кому дают «чайки»?

Ответила:

– В нашей стране – членам правительства. А за границей – тем, кому их предлагают.

Конечно, это была подчеркнутая наивность, но по сути ведь – правильно!

Такой ответ может понравиться, а может и нет. Во всяком случае, никаких санкций против меня не последовало, в партию приняли…

Я вспоминаю все эти происшествия – и с приемом в посольстве, и с «путешествием» в «чайке», и, наконец, с выходом к болгарским зрителям, да и другие – не потому, что они сыграли какую-то значительную роль в моей жизни. Просто Малый театр – это один из тех высокопрофессиональных, запредельно талантливых коллективов, где ничего не проходит бесследно. Ничего! Случайные фразы, не очень продуманные поступки – все оседает в каких-то уголках памяти. Хорошо, если отдельных людей, но невероятно сложно, если в памяти коллектива.

Сладкая каторга

У каждого театра есть свой ритм работы, от которого зависит вся жизнь актера. В Малом он вырабатывался многие годы и почти не менялся, разве что в необычных ситуациях, которые изредка случались.

Я тихо улыбаюсь про себя, когда читаю в нашумевших романах из театральной жизни, что известная актриса ночь провела с друзьями, возвратилась домой на рассвете, до полудня спала, потом медленно «возрождалась», чтобы к вечеру выйти из разбитого состояния, блистать на сцене и после спектакля снова «нырнуть» в изнурительные развлечения. Никакого отношения к действительности это не имеет. Если к работе в театре относиться ответственно, он подчиняет себе актрису и даже порабощает ее.

Вот мой обычный день тех лет, когда я еще играла спектакли. К одиннадцати часам утра надо было быть готовой к репетиции. Для этого нужно очень рано встать, сделать необходимые гимнастические упражнения. Раньше они занимали у меня два часа, потом полтора, потом – тридцать, иногда двадцать минут. Это обязательно. Нужно «прибрать» себя, привести в порядок, заняться косметикой. Какое-то время уходит на завтрак, ведь впереди – рабочий день, и не только нездорово, просто неприлично перекусывать на ходу бутербродами. Нужно обязательно привести в порядок горло – актриса не может репетировать с севшим или хриплым голосом.

Есть еще и домашние дела, их надо успеть сделать, как и всякой женщине, которая ведет свой дом и любит его.