Долгое эхо любви

В юбилейном спектакле Малого театра, посвященном 40-летию Победы, я не участвовала. Так сложилось. В это время я была занята большой творческой работой, забиравшей много времени и сил. Не помню точно, но мне не особенно и предлагали участвовать в нем, я тоже не настаивала. У меня были свои планы, и я надеялась, что они не хуже. Конечно, было как-то грустно, что я оказалась как бы в стороне от всех, но сказала себе: фронтовая сестричка, у тебя получится. Только, ради бога, пусть никто не подумает, что во мне говорит застарелая обида. Жизнь ведь складывается так, что порою надо пройти мимо чего-то интересного, но не упустить самое важное. А в данном случае, если бы могла изъясняться в возвышенных тонах, я бы сказала, что подготовила к 40-летию Победы свой личный творческий подарок.

На меня огромное эмоциональное впечатление произвела документальная повесть Светланы Алексиевич «У войны – не женское лицо». А. Ремез сделал инсценировку повести и назвал ее «Случайный вальс». Режиссер Евгений Радкевич нашел точное решение каждого эпизода. «Случайный вальс» шел в Театре эстрады. У меня было несколько ролей, в спектакле участвовали мои ученицы.

И вот… Я выхожу на сцену в строгом черном платье, моя скромная прическа – из прошлого. Потом на мне будет солдатский ватник, или шинель, или байковый госпитальный халат. И я буду одной из девочек в гимнастерках, что пришли в 1985 год из сорокалетней дали. Я тихо пою любимый в годы войны «Случайный вальс»: «Хоть я с вами совсем не знаком и далеко отсюда мой дом…» И будут автоматные очереди, и страшные женские крики, стоны – боль, смерть, горе…

Я до сих пор не могу говорить спокойно об этом спектакле. Мне предстояло провести через войну совсем юных девочек, показать зрителям войну их глазами, их памятью. Мне и самой-то страшно было вспоминать, что было со мною, что я видела на фронтах, в госпиталях, в горящих городах. А тут… Не воевавшие девочки вспоминают, курят, ломая спички, плачут и снова рассказывают – вспоминают. И как страшно мне стало, когда услышала хруст костей в штыковом бою, и как тоскливо заныло сердце при виде фиалок на штыке у одной девочки…

Постановщик построил спектакль на двойном временном пласте – прием, потребовавший предельного напряжения сил. Я боялась, что не выдержу, особенно тогда, когда огромное женское военное горе волнами хлынуло в зал. Честь и слава вам, юные девочки! Вы, не видевшие своими глазами войну, показывали ее нынешним людям такой, какой она была. Это были мои ученицы из ГИТИСа…

Строгий в оценках «Московский комсомолец» писал после премьеры: «Надо сказать, что только талант такого масштаба, как у Быстрицкой, мог справиться с такой задачей».

«Можно ли женщине, предназначение которой – давать новые всходы жизни, пройти через это и уцелеть духовно? Можно, оказывается. Можно ли защищаться любовью и верностью? Если, как героини Быстрицкой, видишь цветок через решетку камеры гестапо, если пробираешься к мужу на передовую; если идешь одна – под пули?»

Пресса называла «Случайный вальс» инсценировкой по документальной повести. Для меня это было как возвращение в огонь… В этой «инсценировке» я не играла – жила. Снова и снова отдавала свою личную горестную дань войне. Сердцем понимала, как необходимо рассказать о том, что я видела в войну и кто такие те люди, которых я узнала на фронте. Я решила говорить об этом именно с эстрады от себя самой, не уходя в сюжет, не скрываясь за так называемой четвертой стеной от зала.

Мелодия «Случайного вальса» еще долго сопровождала меня по жизни. Она была со мной и тогда, когда я вместе с группой известных мастеров культуры приехала в Чернобыль после страшного несчастья, чтобы встретиться с воинами – ликвидаторами аварии.

Для меня не было вопроса: ехать или не ехать в Чернобыль. Как и для Микаэла Таривердиева, Николая Крючкова и других. Через Чернобыль пролегла передовая линия фронта, и мы должны были быть именно там. Солдатские поэты читали нам свои стихи:

Мы вышли в бой, как в сорок первом деды,
Чтоб человек вернулся в отчий дом…

Бог мой, неужели разноликая война никогда не выпустит нас из своих цепких лап?

Я читала солдатам отрывки из «Случайного вальса» – это было к месту…

Я заметила странную закономерность: когда тебе особенно трудно, печать проявляет к тебе повышенное внимание, журналисты набиваются «в гости» и задают вопросики с подтекстом.

Скажем, меня спрашивают:

– Вы изменили свое отношение к тому времени, в котором жили?

– Конечно. Конечно… Но я не изменила своим принципам.

– А какие они у вас? – настаивает журналистка.

Я спокойно ей говорю:

– Понятия о чести, о порядочности, о достоинстве, о предназначении человека. Это вещи, которые не могут меняться. Мои родители хорошо меня воспитали. И потом, я познакомилась с заповедями Божьими…

– Вы верующий человек?

– Да. Я верую. Я верую всю жизнь, хотя меня этому не учили. Но я знала, что есть высший разум и высшая сила.