Долгое ожидание

Я повесил трубку и открыл дверь кабинки. Борец-боксер смотрел на лифт и не видел, как я вышел. Другой полицейский разговаривал с администратором и заставил парня рыться в регистрационных карточках, когда я подошел и остановился около него.

Скорее всего он не ожидал ничего подобного. Он смотрел на карточку, на верхней строчке которой было написано «Джони Макбрайд», и беззвучно ругался, когда я сказал:

— Меня нетрудно найти, приятель.

Казалось, его пальцы проползли под рубашкой до шеи и стянули кожу с лица. Он выронил карточку, и его руки медленно потянулись ко мне, чтобы разорвать на части прямо здесь, прямо сейчас. Я несколько секунд смотрел на него сверху вниз, а потом спокойно сказал:

— Как только твои лапы коснутся меня, я врежу прямо по твоим ослиным ушам.

Его руки замерли на полпути к моей шее, а глаза стали вылезать из орбит и не выпали на пол только благодаря какому-то чуду природы. Борец-боксер, с дубинкой наизготовку, уже спешил ему на подмогу. Он посмотрел на меня, потом на своего напарника и хмуро спросил:

— Этот?

Поймав чуть заметный кивок, он снова повернулся ко мне.

— Ладно, — сказал он.

Я улыбнулся им обоим.

— Надеюсь, ваши головы не такие тупые, как ваши лица. Попробуйте только тронуть меня, и держу пари, отсюда вынесут троих.

Я улыбнулся еще шире и задержал взгляд на дубинке.

Полицейский с дубинкой выдавил довольно сносную улыбку.

— Ты кажешься крутым парнем и, наверное, сделаешь то, что говоришь. — Но дубинку он все же убрал.

Другой пялился на меня в совершенном изумлении.

В его глазах застыли смерть и ненависть. Потом он чуть сощурился, и лицо его исказила страшная гримаса.

— Двигай, Джони. Топай вперед, а я буду молить дьявола, чтобы ты побежал. Я буду молить его, чтобы ты попытался сделать это, и я мог бы всадить тебе пулю в спину.

Меня нелегко напугать. Сказать по правде, меня вообще невозможно напугать. Все, что когда-то могло меня напугать, уже случилось, и теперь не осталось ничего, чего бы я испугался. Я посмотрел на них так, чтобы они это поняли, и они это поняли. Потом я развернулся и пошел впереди них к полицейской машине, сел на заднее сиденье, и они стиснули меня с обеих сторон. Борец пробормотал себе под нос пару фраз, и по голосу было ясно, что он доволен собой. Другой сидел молча. Когда он не косился на меня, он смотрел прямо перед собой.

Того, который повыше, звали капитан Линдс. Я прочитал это на табличке на его столе. Второго капитан называл Такер. Находившиеся в участке таращились на меня, словно в жизни не видывали ничего подобного. Более того, их словно прошиб столбняк. Уборщица выронила из рук веник, сержант потерял дар речи прямо на середине предложения и совсем забыл о человеке, на которого только что орал. Репортер газетной хроники воскликнул: «Боже!»— и бросился в комнату прессы за своей камерой.

Он не сделал ни одного кадра и не записал ни одной строчки, потому что Линдс провел меня в свой кабинет, в котором стояли стол, два стула и шкаф для хранения документов. Они сели, а мне пришлось стоять. Прошло достаточно много времени, прежде чем Линдс выговорил:

— Ты самоуверенная скотина, Джони. Я никогда не думал, что все произойдет так просто.

Ну что же, пришло время нападать. Теперь моя очередь. Я спросил:

— Ты уверен, что не ошибся?

Копы переглянулись. Линдс улыбнулся и покачал головой.

— Разве я могу забыть тебя, Джони?

— Ну, знаешь ли, многие люди допускают ошибки.

Я решил побыстрее закончить эту комедию.

— Если вы арестовали меня, предъявите обвинение или заткнитесь. Мне не по нутру, когда меня тащат в уголовку. И мне не о чем говорить с копами.

Линдс, наверное, долго отрабатывал эту усмешку.

— Я не понимаю, какую игру ты ведешь, Макбрайд, но я не поставлю на тебя ни цента. Обвинение — убийство. Пять лет назад ты убил моего друга — друга, вернее которого не было ни у кого на свете. За это убийство тебя повесят, и когда это произойдет, я буду сидеть в первом ряду, так что смогу видеть каждую судорогу, в которой дернется твое поганое тело. А потом, когда в морге выдернут твои вонючие кишки, если никто не потребует тело, я сам сделаю это и скормлю его свиньям на ферме. Вот тебе обвинение.

Теперь мне стали понятны многие вещи, включая и то, почему сломался голос у папаши, когда он говорил по телефону. Оказывается, они не очень любезны. Оказывается, эта игра грязнее, чем я думал, и я не был уверен, так ли уж сильно она мне понравится.

Убийство. От меня ожидали, что я написаю в ботинки.

Но, повторяю, меня нелегко напугать. Они опять прочитали это на моем лице и удивились. На этот раз я облокотился на стол Линдса и выпустил ему в лицо густую струю дыма, чтобы он понял, что я о нем думаю.

— Докажите, — сказал я.

Его лицо превратилось в кусок льда.