– Не надо, пожалуйста, не надо так. Он не знал. Ему приснилось.
– Где был револьвер? – проворчал я, наблюдая за ней и не обращая на него никакого внимания.
– Ночной столик. В ящике. – Он повернул голову и встретился со мной глазами.
В ящике не было револьвера, и он знал что мне это известно. Там были таблетки, всякая мелочь, но револьвера не было.
– Или под подушкой, – добавил он. – У меня все путается. Я выстрелил один раз, – он с трудом поднял руку и указал? вон туда.
Я взглянул вверх. В потолке вроде и вправду было отверстие. Я подошел ближе, чтобы получше разглядеть. Да, похоже на дырку от пули. Пуля из этого оружия могла пройти насквозь, на чердак. Я вернулся к постели и сверху окинул его суровым взглядом.
– Чушь. Вы хотели покончить с собой. Ничего вам не приснилось. Вы изнемогали от жалости к себе. Револьвера не было ни в ящике, ни под подушкой. Вы встали, принесли его, легли обратно в постель и решили поставить точку на всей этой гадости. Но вам, видно, храбрости не хватило.
Вы выстрелили так, чтобы ни во что не попасть. Тут прибежала ваша жена ? этого-то вы и хотели. Жалости и сочувствия, приятель. Больше ничего. И боролись-то вы невзаправду. Если бы не позволили, она не отняла бы у вас револьвер.
– Я болен, – сказал он. – Но, может, вы и правы. Какая разница?
– Разница вот какая. Вас могут положить в психушку. А тамошний персонал не добрее, чем охранники на каторге в Джорджии.
Эйлин внезапно встала.
– Хватит, – резко бросила она. – Он действительно болен, и вы это знаете.
– Ему нравится быть больным. Я просто напоминаю, к чему это может привести.
– Сейчас не время ему объяснять.
– Идите к себе в комнату. Голубые глаза сверкнули.
– Как вы смеете...
– Идите к себе в комнату. Если не хотите, чтобы я вызвал полицию. О таких вещах полагается сообщать. Он криво усмехнулся.
– Вот-вот, зовите полицию, – сказал он, – как вы сделали с Терри Ленноксом.
На это я и глазом не моргнул. Я по-прежнему наблюдал за ней. Теперь она казалась ужасно усталой, и хрупкой, и очень красивой. Вспышка гнева прошла.
Я протянул руку и коснулся ее плеча.
– Все в порядке, – сказал я. – Он больше не будет. Идите спать.
Она бросила на него долгий взгляд и вышла. Когда она исчезла за порогом, я сел на край кровати, на ее место.
– Еще таблетку?
– Нет, спасибо. Могу и не спать. Гораздо лучше себя чувствую.
– Так как насчет стрельбы? Просто разыграли дурацкий спектакль?
– Может, и так. – Он отвернулся. – Что-то на меня нашло.
– Если действительно хотите покончить с собой, помешать вам никто не сможет. Я это понимаю. Вы тоже.
– Да. – Он по-прежнему смотрел в сторону. – Вы сделали, о чем я вас просил – насчет этой ерунды на машинке?
– Угу. Странно, что вы не забыли. Безумное сочинение. Странно, что напечатано без помарок.
– Всегда так печатаю, пьяный или трезвый – до известного предела, конечно.
– Не волнуйтесь насчет Кэнди, – сказал я. – И не думайте, что он вас не любит. Я тоже зря сказал, что вас не любит никто. Хотел разозлить Эйлин, вывести ее из себя.
– Зачем?
– Она сегодня один раз уже падала в обморок. Он легонько покачал головой.
– С ней этого никогда не бывает.
– Значит, притворялась.
Это ему тоже не понравилось.
– Что это значит – что из-за вас умер хороший человек? – спросил я.
Он задумчиво нахмурился.
– Просто чушь. Я же сказал – мне приснилось...
– Я говорю о той чуши, что там напечатана. Тут он повернул ко мне голову с таким трудом, словно она весила тонну.
– Тоже сон.
– Зайдем с другого конца. Что знает про вас Кэнди? – Пошли вы знаете куда, – ответил он и закрыл глаза. Я встал и прикрыл дверь.
– Вечно убегать не получится, Уэйд. Конечно, Кэнди способен на шантаж.
Вполне. И способен делать это по-хорошему – любить вас и в то же время тянуть из вас монету. В чем тут дело – женщина?
– Поверили этому дураку Лорингу, – сказал он, не открывая глаз.
– Да нет. А вот как насчет ее сестры – той, которую убили?
Я стрелял вслепую, но попал в цель. Глаза у него распахнулись. На губах вскипел пузырек слюны.
– Значит, вот почему вы здесь? – спросил он медленно, шепотом.
– Ерунда. Меня пригласили. Вы же сами и пригласили.
Голова его перекатывалась по подушке. Секонал не помог, его пожирало нервное возбуждение. Лицо покрылось потом.
– Я не первый любящий муж, который изменяет жене. Оставьте меня в покое, черт бы вас взял. Оставьте меня.
Я пошел в ванную, принес полотенце и протер ему лицо, презрительно ухмыляясь. Я вел себя, как наипоследняя сволочь. Дождался, когда человек свалится, и стал бить его ногами. Он слаб. Не может ни сопротивляться, ни дать сдачи.
– Надо будет об этом потолковать, – предложил я.
– Я еще с ума не сошел, – отвечал он.
– Это вам так кажется.
– Я живу в аду.