Долгое прощание

– Спасибо вам большое. – Она повесила трубку. Добирался я долго, потому что по пути остановился и съел сандвич. Я проветрил контору, перевел звонок на входную дверь, а когда просунул голову в приемную, она уже сидела в том же кресле, что Менди Менендес, и листала журнал – вполне возможно, тот же самый. Сегодня на ней был бежевый габардиновый костюм, и выглядела она весьма элегантно. Она отложила журнал, серьезно взглянула на меня и сказала:

– Ваш бостонский папортник надо полить. И, по-моему, пересадить в другой горшок. Слишком много воздушных корней.

Я придержал ей дверь. К черту бостонский папоротник. Когда она вошла и дверь захлопнулась, я подвинул ей кресло для посетителей и она, как все обычно делают, оглядела контору. Я сел за письменный стол со своей стороны.

– Ваше заведение дворцом не назовешь, – заметила она. – У вас и секретарши даже нет?

– Жизнь убогая, но я привык.

– И, вероятно, не слишком доходная?

– Ну, не знаю. По-разному. Хотите посмотреть на портрет Мэдисона?

– На что?

– На бумажку в пять тысяч долларов. Задаток. Он у меня в сейфе. – Я встал, повернул ручку, открыл сейф, отпер внутренний ящик и вытряхнул из конверта купюру на стол. Она поглядела на нее с некоторым изумлением.

– Обстановка еще ни о чем не говорит, – сообщил я. – Я однажды работал на старика, который стоил миллионов двадцать наличными. Даже ваш родитель стал бы с ним здороваться. Контора у него была еще хуже моей, только он был глуховат и потолок сделал звуконепроницаемым. А пол – вообще коричневый линолеум, даже без ковра.

Она взяла портрет Мэдисона, повертела и положила на место.

– Вы получили его от Терри, да?

– Ну и ну, все-то вы знаете, м-с Лоринг. Она отодвинула деньги и нахмурилась.

– У него был такой. С тех пор, как они с Сильвией поженились во второй раз, он всегда носил его с собой. Называл его «мои шальные деньги». На теле его не нашли.

– Мало ли почему не нашли.

– Я знаю. Но часто ли люди носят при себе билет в пять тысяч долларов?

И кто из тех, кто мог бы заплатить вам такие деньги, стал бы давать их одной бумажкой?

Отвечать не имело смысла. Я просто кивнул. Она продолжала отрывисто:

– И чего он от вас за это хотел, м-р Марлоу? Не скажите? По пути в Тихуану у него было время поговорить. Тогда в баре вы ясно дали понять, что не верите его признанию. Он что, дал вам список любовников своей жены, чтобы вы поискали среди них убийцу?

На это я тоже не ответил, но по другой причине.

– А Роджера Уэйда случайно не было в этом списке? – резко спросила она. – Если Сильную убил не Терри, значит, это был агрессивный, неуправляемый человек, безумец или патологический пьяница. Только такой убийца мог, по вашим же страшным словам, размазать ей лицо в кровавую кашу. Не потому ли вы так носитесь с Уэйдами – приезжаете, как сиделка, по первому вызову, когда он напивается, разыскиваете его, когда он пропадает, привозите домой в беспомощном виде?

– Давайте уточним пару пунктов, м-с Лоринг. Может быть, Терри и дал мне – а может быть, и нет – это прекрасный образец граверного искусства. Но он не давал мне никакого списка и не называл никаких имен. Он ничего не просил от меня, кроме того, что, по вашему мнению, я и сделал – отвезти его в Тихуану. Мою встречу с Уэйдами устроил нью-йоркский издатель, которому до зарезу нужно, чтобы Роджер Уэйд закончил свою книгу, а для этого – чтобы он не пил, а для этого, в свою очередь, надо выяснить, есть ли какие-нибудь особые причины, по которым он пьет. Если есть и если их можно обнаружить, значит, надо попытаться их устранить. Я говорю попытаться, потому что из этого может ничего и не выйти. Но попробовать можно.

– Могу объяснить вам в двух словах, почему он пьет, – заявила она презрительно. – Все дело в этой худосочной белобрысой кривляке, на которой он женат.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Худосочной я бы ее не назвал.

– Да? Как интересно. – У нее появился блеск в глазах.

Я подошел к сейфу и убрал деньги в запертый сейф и набрал комбинацию.

– Впрочем, – сказала она мне в спину, – сильно сомневаюсь, что с ней вообще кто-нибудь спит. Я вернулся и сел на угол стола.

– В вас появляется стервозность, м-с Лоринг. С чего бы это? Может, сами неровно дышите к нашему другу-алкоголику?

– Какая гадость, – вспылила она. – Просто гадость. Вероятно, из-за этой дурацкой сцены, которую устроил мой муж, вы решили, что имеете право меня оскорблять. Нет, я не дышу неровно к Роджеру Уэйду. И никогда этого не было – даже, когда он не пил и вел себя нормально. Тем более сейчас, когда он превратился бог знает во что.

Я шлепнулся в кресло, потянулся за спичками и пристально посмотрел на нее. Она взглянула на часы.

– Смотрю, я на вас, богатых, что же вы за люди, – сказал я. – Считаете, что вам позволено говорить что угодно, любые мерзости, и это в порядке вещей. Вы отпускаете презрительные шуточки насчет Уэйда и его жены перед человеком, которого почти не знаете, но стоит мне дать вам сдачи, это уже оскорбление. Ладно, не будем заводиться. Каждый пьяница в конце концов связывается с распутной женщиной. Уэйд пьяница, но вы не распутная женщина.