Долгое прощание. Обратный ход

«У меня осталось сорок шесть таблеток демерола, – писала она. – Сейчас я приму их все и лягу. Дверь заперта. Очень скоро меня уже нельзя будет спасти. Говард, постарайтесь понять. У меня за спиной стоит смерть. Каждое слово здесь – правда. Я ни о чем не жалею – разве, может быть, о том, что я не застала их вместе и не убила вместе. Не жаль мне и Фрэнка, которого здесь звали Терри Ленноксом. От того человека, которого я любила и за которого вышла замуж, осталась одна пустая оболочка. Он перестал для меня существовать. Когда он вернулся с войны, и я снова увидела его в тот день, сперва я его не узнала. Он–то узнал меня сразу. Лучше бы ему умереть молодым в снегах Норвегии, моему любимому, которого я отдала смерти. Он вернулся другом бандитов, мужем богатой шлюхи, испорченным, погибшим человеком, а в прошлом, может быть, мошенником. От времени все грубеет, снашивается, покрывается морщинами. Жизнь не потому трагична, Говард, что красота умирает молодой, а потому, что она делается старой и гнусной. Со мной этого не случится. Прощайте, Говард».

Я положил фотокопию в ящик стола и запер его. Пора было поесть, но что–то не хотелось. Я достал из стола свою дежурную бутылку, налил себе порцию, затем снова снял с крючка телефонную книгу и поискал номер редакции «Ежедневника». Набрал и попросил девушку соединить меня с Лонни Морганом.

– М–р Морган приходит не раньше четырех. Попробуйте позвонить в мэрию, в комнату прессы.

Я позвонил в мэрию. Нашел Лонни. Он меня еще не забыл.

– Вам, говорят, в последнее время скучать не приходилось.

– У меня есть для вас материал, если хотите. Думаю, что вы его не возьмете.

– Да? И какой же?

– Фотокопия признания в двух убийствах.

– Где вы находитесь?

Я сказал. Он попросил рассказать поподробнее. Я не стал этого делать по телефону. Он сказал, что уголовными делами не занимается. Я ответил, что все равно он репортер, причем единственной независимой газеты в городе. Он все–таки продолжал спорить.

– Где вы достали эту штуку? Откуда я знаю, что стоит на нее тратить время?

– Оригинал в прокуратуре. Они его из рук не выпустят. Там говорится о вещах, которые они давно похоронили.

– Я вам перезвоню. Должен согласовать в верхах.

Мы повесили трубки. Я сходил в закусочную, съел сандвич с куриным салатом и выпил кофе. Кофе был переваренный, а сандвич не намного вкуснее, чем лоскут, оторванный от старой рубахи. Американцы могут съесть любую дрянь, если засунуть ее между ломтями поджаренного хлеба и скрепить парой зубочисток, а сбоку будет торчать зеленый салат, предпочтительно слегка увядший, Примерно в три тридцать ко мне явился Лонни Морган. Он был все такой же, – худой, длинный и жилистый образчик усталой и бесстрастной человеческой породы, – что подвозил меня домой из тюрьмы. Вяло пожав мне руку, извлек смятую пачку сигарет.

– М–р Шерман – наш главный редактор – сказал, чтобы я к вам съездил и посмотрел материал.

– Пока что это не для печати. У меня есть ряд условий. – Я отпер стол и дал ему фотокопию. Он пробежал все четыре страницы быстро, а потом еще раз, медленнее. Оживления в нем было заметно столько же, сколько в гробовщике на дешевых похоронах.

– Дайте–ка телефон.

Я подвинул к нему аппарат. Он набрал номер, подождал и сказал:

– Это Морган. Дайте мне м–ра Шермана. – Подождал, поговорил еще с какой–то дамой, потом соединился со своим собеседником, попросил его перейти к другому телефону и перезвонить мне.

Повесив трубку, он поставил телефон себе на колени и прижал кнопку указательным пальцем. Раздался звонок, он поднес трубку к уху.

– Вот материал, м–р Шерман.

Он стал читать медленно и отчетливо. В конце наступила пауза. Потом:

– Минутку, сэр. – Он опустил трубку и взглянул на меня. – Он хочет знать, как вы это достали. Я перегнулся и забрал у него фотокопию.

– Скажите, чтобы не лез не в свое дело. Где я достал – дело другое. Там на обороте штамп.

– М–р Шерман, это, по всей видимости, официальный документ из конторы шерифа Лос–Анджелеса. Думаю, что подлинность проверить легко. И за него назначена цена.

Он послушал еще, потом сказал:

– Хорошо, сэр. Сейчас. – Подвинул телефон ко мне через стол. – Хочет с вами поговорить. Голос был властный, отрывистый.

– М–р Марлоу, каковы ваши условия? Помните, что «Ежедневник» ? единственная газета в Лос–Анджелесе, которая вообще согласится обсуждать этот вопрос.

– О деле Леннокса вы не так уж много писали, м–р Шерман.

– Это я знаю. Но в то время оно казалось просто сенсационным скандалом.

Не было сомнений в том, кто виновен. Теперь, если ваш документ подлинный, дело меняется. Каковы ваши условия?

– Вы печатаете признание полностью в форме фотокопии или не печатаете вовсе.

– Сперва его надо проверить. Это вы понимаете?

– Проверить невозможно, м–р Шерман. Если вы обратитесь к прокурору, он либо начнет все отрицать, либо передаст материал всем газетам в городе. У него нет другого выхода. Если обратитесь в контору шерифа, они адресуют вас в прокуратуру.

– Об этом не беспокойтесь, м–р Марлоу. Как проверить, мы сообразим. Как насчет ваших условий?

– Я же вам сказал.