Долгое прощание. Обратный ход

— Слишком уж много она, по — вашему, знала, — возразил я.

Олз сломал сигарету пополам и стал жевать половинку. Вторую засунул за ухо.

— Еще одно объяснение — ей был нужен мужчина, здоровенный парень, который сумел бы ее задушить в объятиях и воскресить ее мечту.

— Она меня ненавидела, — сказал я. — Это не подходит.

— Конечно, — сухо вставил Эрнандес. — Вы ее оттолкнули. Но это она бы пережила. А потом вы взорвали перед ней мину, да еще при Спенсере.

— По — моему, ребята, вы недавно были у психиатра.

— Черт побери, — сказал Олз, — не знаете вы, что ли? Да они от нас не вылезают. Двое у нас просто на зарплате. Наш бизнес стал филиалом врачебного рэкета. Так и лезут в тюрьму, в суд, на допросы. Пишут доклады по пятнадцать страниц, почему какой — нибудь недоносок ограбил винную лавку, или изнасиловал школьницу, или сбывал наркотики в старших классах. Через десять лет мы с Эрнандесом вместо того, чтобы стрелять в тире и подтягиваться на турнике, будем заниматься тестами Роршаха и словесными ассоциациями. На дело будем выезжать с детектором лжи и сывороткой правды в черном чемоданчике. Жалко, не попались нам те четверо макак, которые обработали Большого Вилли Магоуна.

Мы бы им устроили адаптацию и научили любить своих мамочек.

— Так я пойду, пожалуй?

— Не убедили мы вас? — спросил Эрнандес, щелкая резиновой ленточкой.

— Почему, убедили. Дело умерло. Она умерла, все умерли. Все улажено, официально и аккуратно, как полагается. Осталось идти домой и про все забыть. Так и сделаю.

Олз достал из — за уха полсигареты, взглянул на нее, словно удивляясь, как она туда попала, и швырнул через плечо.

— Что вы скулите? — сказал Эрнандес. — Если б у нее запас револьверов не кончился, она бы и вас добавила для круглого счета.

— Между прочим, — угрюмо заметил Олз, — телефон вчера тоже работал.

— Ну, конечно, — сказал я. — Вы бы примчались со всех ног и выслушали бы запутанный рассказ, где она призналась бы только в мелком обмане. Сегодня утром вы имеете полное, как я надеюсь, признание. Вы не дали мне его прочесть, но ради любовного письмеца вряд ли бы вы стали вызывать прокурора.

Если бы по делу Леннокса вовремя как следует поработали, кто — нибудь раскопал бы его послужной список, узнал, где его ранили, и все остальное. А попутно всплыла бы и связь с Уэйдами. Роджер Уэйд знал, кто такой Фрэнк Марстон. И еще один частный сыщик знал, на которого я случайно вышел.

— Возможно, — согласился Эрнандес, — но полицейское следствие так не ведут. Если дело уже закрыто, его не ворошат снова. Даже если никто не нажимает, чтобы скорее с ним покончить. Я расследовал сотни убийств. В большинстве случаев все концы сходятся, и закон вступает в силу. Бывает, что и остаются какие — то неясности. Но когда есть мотив, средство, возможность, бегство, письменное признание и сразу за ним самоубийство, этого более чем достаточно. Ни одна полиция в мире не станет выделять дополнительного времени и людей, чтобы оспаривать очевидное. В пользу Леннокса было всего два аргумента: во — первых, некоторые считали, что он славный парень и не способен на убийство; во — вторых, были и другие, кто мог прикончить Сильвию.

Но другие не удирали, не писали признаний, не пускали себе пулю в лоб. Это все сделал он. А что касается «славного парня», то примерно шестьдесят — семьдесят процентов убийц, которые расстаются с жизнью в газовой камере, на горячем стуле или на виселице, были, по мнению их соседей, безобидны, хорошо воспитанные люди, как миссис Роджер Уэйд. Хотите прочесть, что она написала в своем письме? Ладно, читайте. Мне нужно в мэрию.

Он встал, открыл ящик и выложил на стол папку.

— Здесь пять фотокопий, Марлоу. Если попадетесь мне за чтением, вам не поздоровится.

Он подошел к двери, потом обернулся и позвал Олза:

— Хотите, вместе побеседуем с Пешореком?

Олз кивнул и вышел за ним вслед. Оставшись один, я открыл папку и увидел черно — белые фотокопии. Потом, дотрагиваясь только до краев, пересчитал их. Их было шесть штук, каждая по несколько страниц, сколотых вместе. Я взял одну копию, свернул ее в трубку и спрятал в карман. Потом стал читать следующую, лежавшую в папке сверху. Дочитав, сел и стал ждать.

Примерно через десять минут Эрнандес вернулся один. Он снова сел за стол, перебрал фотокопии и убрал папку в ящик.

Он вскинул на меня бесстрастный взгляд.

— Довольны?

— Лофорд знает, что вы сделали копии?

— Я ему не говорил. Берни — тоже. Берни сам их изготовил. А что?

— А вдруг одна копия пропадет? Он презрительно улыбнулся.

— Не пропадет. Но все равно, мы тут ни при чем. В прокуратуре тоже есть копировальная машина.

— Вы ведь не слишком любите прокурора Спрингера, капитан?

Он удивился.

— Я? Я всех люблю, даже вас. Убирайтесь отсюда к черту, мне работать надо. Я встал. Внезапно он спросил:

— Оружие при себе имеете?

— Как когда.

— У Большого Вилли Магоуна было два револьвера. Интересно, почему он их не пустил в ход.

— Наверно, думал, что его и так испугаются.