Долгое прощание. Обратный ход

Мы вышли и через двойную дверь прошли в прокуратуру. Телефонный коммутатор был отключен на ночь. В приемной никого не было. В одном — двух кабинетах горел свет. Спрэнклин открыл дверь небольшой комнаты, где помещались письменный стол, картотека, пара жестких стульев и коренастый человек с энергичным подбородком и глупыми глазами. Лицо у него было красное, и он стал заталкивать что — то в ящик стола.

— Стучаться надо, — рявкнул он на Спрэнклина.

— Извиняюсь, мистер Гренц, — пробурчал Спрэнклин. — Я за заключенным следил. Он втолкнул меня в кабинет.

— Наручники снять, мистер Гренц?

— Какого черта ты их вообще надевал, — сварливо осведомился Гренц, глядя, как Спрэнклин отпирает наручники. Связка ключей у него была величиной в грейпфрут, и он долго копался, пока не нашел нужный.

— Ладно, катись, — велел Гренц. — Подожди там, заберешь его обратно.

— У меня вроде дежурство кончилось, мистер Гренц.

— Кончится, когда я скажу.

Спрэнклин побагровел и протиснул свой толстый зад в коридор. Гренц проводил его свирепым взглядом, а когда дверь закрылась, перевел этот взгляд на меня. Я пододвинул стул и сел.

— Я не велел садиться, — проревел Гренц.

Я выудил из кармана сигарету и взял ее в зубы, — И курить не разрешал, — проревел Гренц.

— Мне в тюрьме разрешают курить. Почему здесь нельзя?

— Потому что это мой кабинет. Здесь я хозяин. — Над столом поплыл резкий запах виски.

— Пропустите еще глоточек, — посоветовал я. — Успокаивает. А то мы пришли, помешали.

Он со стуком откинулся на спинку стула. Лицо налилось краской. Я чиркнул спичкой и прикурил. Минута тянулась долго. Потом Гренц вкрадчиво сказал:

— Так, так, крепкий парень. Выпендриваемся? А я тебе вот что скажу.

Приходят сюда такие, всех размеров и в разном виде, а выходят отсюда все одного размера — наименьшего. И в одном виде — в согнутом.

— Зачем вы хотели меня видеть, мистер Гренц? И не стесняйтесь, если желаете приложиться к бутылке. Я сам люблю пропустить глоток, если устал, нервничаю и переработал.

— Вас вроде не очень волнует история, в которую вы влипли.

— А я ни во что не влил.

— Это мы посмотрим. Пока что мне нужны от вас очень подробные показания. — Он повел пальцем на диктофон, стоявший на подставке у стола.?

Сейчас запишем, завтра перепечатаем. Если первый заместитель будет вашими показаниями доволен, он может выпустит вас под подписку о невыезде.

Поехали. — Он включил диктофон. Голос у него был холодный, решительный и нарочно мерзкий. Но правая рука подбиралась обратно к ящику стола. Красные прожилки на носу ему было рановато иметь по возрасту, но они у него были, а белки глаз были нехорошего цвета.

— До чего же от этого устаешь, — заметил я.

— От чего устаешь? — огрызнулся он.

— От жестких человечков в жестких кабинетиках со своими жесткими разговорчиками, которые ни черта не значат. Я проторчал пятьдесят шесть часов в секторе для уголовников. Никто на меня не жмет, не показывает свою власть. Им это пока не нужно. Это у них в запасе, когда потребуется. А почему я туда попал? Меня взяли по подозрению. Что это за чертова система, когда человека пихают за решетку, потому что какой — то полицейский не добился ответа на вопрос? Какие у него были улики? Номер телефона в блокноте. А что он доказал, посадив меня? Ни черта, только, что у него есть власть. Теперь и вы туда же — добиваетесь, чтобы я ощутил, сколько власти от вас исходит в этой папиросной коробке, которую вы именуете своим кабинетом. Посылаете за мной, на ночь глядя, своего запуганного прихвостня. Может, думаете, если я просидел пятьдесят шесть часов наедине со своими мыслями, то разрыдаюсь у вас на груди и попрошу погладить меня по головке, а то в этой большой нехорошей тюрьме так чертовски одиноко? Кончайте вы, Гренц. Пропустите глоток и будьте человеком. Допускаю, что вы просто делаете, что положено. Но для начала снимите кастет. Если вы важная персона, он вам не нужен, а если нужен, значит, вы не такая важная персона, чтобы на меня давить.

Он сидел, слушал и глядел на меня. Потом кисло усмехнулся.

— Красивая речь, — заявил он. — Ну, пар мы выпустили, теперь давайте показания. Будете отвечать на вопросы или сами расскажете?

— Это я для сотрясения воздуха говорил, — сообщил я. — Люблю звук собственного голоса. Я не буду давать показаний. Вы юрист и знаете, что я не обязан.

— Вероятно, — неприветливо отозвался он. — Я закон знаю. И полицейскую работу тоже. Даю вам шанс оправдаться. Не хотите — плакать не буду. Завтра в десять утра могу вызвать вас в суд для предварительного слушания. Может, вас выпустят на поруки, хотя я буду против, но если выпустят, то не даром.

Дороговато обойдется. Вот так можем устроить.

Он посмотрел на какую — то бумагу, прочел ее и перевернул лицом вниз.

— По какому обвинению? — осведомился я.

— Статья тридцать вторая. Сообщничество. Уголовное преступление. Можно заработать до пяти лет в Квентине.

— Вы сначала Леннокса поймайте, — осторожно заметил я. У Гренца что — то было в заначке, я это чувствовал. Что именно — неизвестно, но было точно.