Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина

Когда в октябре 1964 года ЦК кулуарно отстранил Хрущёва от власти, в предъявленном ему официальном обвинении о Сталине не было ни слова. (Если быть более точным, то этот вопрос был затронут на Пленуме, но лишь затем, чтобы поставить знак равенства между «культом личности» Хрущёва и «культом личности» Сталина и, тем самым, вычеркнуть массовый террор из числа сталинских «ошибок».)^{120}.[27] Формально семидесятилетнему Хрущёву вменялись в вину только провалы в экономической и внешней политике, реорганизационные просчеты, всё более непредсказуемое личное поведение и нежелание соблюдать принцип «коллективного руководства». Тем не менее, главной причиной отставки был его антисталинизм в подходах к прошлому и настоящему страны. Именно он, к конечном счёте, был движущей силой его десятилетней попытки реформировать советскую систему, которая отныне уступила место глубоко консервативной реакции. Сталинистские настроения вновь стали популярны в среде высокопоставленных партийно-государственных чиновников, которые между собой возмущались, что «тысячи вредителей за десятки лет не могли бы нанести столько вреда стране, сколько нанёс Никита». По всей видимости, прав был Солженицын, когда назвал оппозицию, мобилизованную в 1963 — начале 1964 года с целью отказать ему в Ленинской премии, «репетицией путча против Никиты»^{121}.[28]

Признаки недовольства хрущёвским антисталинизмом был отчётливо заметны и на октябрьском (1964 г.) Пленуме Ц.К. Суслов, которого особенно возмущало, что Хрущёв «поддерживал всю эту лагерную литературу», представил подробный обвинительный доклад, и единственным членом Политбюро, который попытался защитить Хрущёва, оказался Микоян. (Во время закрытых дискуссий, предшествовавших формальному Пленуму, Хрущёва обвинили в том, что он якобы «поносил Сталина последними словами».)^{122}. Всякие сомнения исчезли, когда вскоре новое руководство пошло на свертывание антисталинистских мер в отношении прошлого и восстановление некоторых черт сталинизма, в том числе исторической репутации самого тирана. Заинтересованные люди, безусловно, понимали, что означает отставка Хрущёва, которую Солженицын назвал «малой октябрьской революцией» (и начал тайком переправлять рукописи за рубеж). В то время как бериевские подручные в тюрьмах ликовали, бывшим узникам Гулага дали понять: «реабилитированные больше не в моде»^{123}.[29]

Эпилог

История бывших гулаговцев и других сталинских жертв продолжалась и после Хрущёва. В самом общем смысле, их статус в Советском Союзе и постсоветской России в последующие десятилетия определялся меняющимся официальным отношением к Сталину и Хрущёву, а также отношением к ним со стороны сил реформы и консерватизма внутри политического истеблишмента.

Долгие годы правления Брежнева были эпохой торжества советского консерватизма. Чтобы гарантировать незыблемость существующей системы, новое руководство нуждалось в героизации сталинского прошлого, когда созданы были основы этой системы. Соответственно, свернуты были хрущёвские разоблачения и реабилитации (лишь «мизерное» число — 24 реабилитации — имели место после 1964 года)^{124}, сам Хрущёв в официальных учебниках истории представлен не иначе как «субъективист» и «волюнтарист», а роль Сталина приукрашена за счёт затенения проблемы террора и выпячивания победы в Великой Отечественной войне. (В 1970 году комплиментарный бюст Сталина был установлен на его могиле позади мавзолея.)

Впоследствии архивные находки показали, с каким презрением преемники Хрущёва относились и к инициативам своего патрона, и к его «зекам». В 1974 году, десять лет спустя после выдвижения на Ленинскую премию, был арестован и выдворен из страны Солженицын. Обсуждая на закрытом заседании это решение, брежневское Политбюро обвинило Хрущёва в том, что он пригрел «этого подонка общества». Суслов посетовал: «Не всё мы ликвидировали, что осталось нам в наследство от Хрущёва». А Брежнев, заявивший, что Солженицына не зря посадили при Сталине (мнение, которое разделяли и многие другие влиятельные фигуры, включая первого секретаря комсомола Сергея Павлова и бывшего шефа КГБ Владимира Семичастного), не мог сдержать накопленного негодования: «Его реабилитировали два человека — Шатуновская и Снегов». В 1984 году последний перед Горбачёвым советский лидер, Константин Черненко, совершил ещё один, крайне символичный жест, восстановив в партии 93-летнего Молотова, и даже встретился для этого с ним лично. Отмечая это событие втайне, члены Политбюро вновь сокрушались, что Хрущёв реабилитировал жертв «незаконно» и допустил «вопиющие безобразия по отношению к Сталину»^{125}.[30]