Долгота

«Я предал их огню примерно две недели назад, — писал он своему бывшему помощнику Абрахаму Шарпу. — Сэру И.Н. следовало бы понять, что этим я оказал ему и доктору Галлею очень большую услугу». Другими словами, координаты звёзд были недостаточно выверены, поэтому их публикация лишь компрометировала серьёзного исследователя.

Несмотря на скандал с преждевременным изданием каталога, Ньютон по-прежнему верил, что путь кораблям укажет часовой механизм Вселенной. Часы, изготовленные ремесленниками, могут стать подспорьем для астрономических методов, но никогда их не заменят. На восьмом году существования Комиссии по долготе, в 1721 году, Ньютон писал Джосайе Берчетту, секретарю Адмиралтейства:

«Хорошие часы помогают вести счисление пути на протяжении нескольких дней и определять время для наблюдения светил; для этой цели можно употреблять часы на рубиновых камнях, пока не будут изобретены более точные. Но когда долгота в море утрачена, по часам её заново не отыскать».

Ньютон умер в 1727 году и не увидел, как, четырьмя десятилетиями позже, великую премию получил механик-самоучка за карманные часы размером с тарелку.

7. Дневник часовщика

Она настолько нравственной была

И к слову искушенья непреклонной,

Что ангела-хранителя могла

Освободить от службы гарнизонной.

Точнее были все её дела Хронометров работы Гаррисона.

Байрон. Дон Жуан[1]*

О ранних годах Джона Гаррисона известно мало; ниточки фактов, из которых биографам приходится ткать целое полотно, наперечёт.

Впрочем, эти эпизоды до того напоминают волнующие события из жизни других легендарных людей, что история Гаррисона обретает для нас плоть. Например, Гаррисон был самоучкой и поглощал науки с тем же рвением, что заставляло юного Авраама Линкольна читать ночью при свече. Он собственной изобретательностью и трудолюбием поднялся если не из нищеты, то из бедности, как Томас Эдисон или Бенджамин Франклин. И — если такое сравнение не кощунственно — Гаррисон начал жизнь плотником и провёл первые тридцать лет в безвестности, прежде чем его идеи начали распространяться по всему миру.

Джон Долгота Гаррисон родился 24 марта 1693 года в Йоркшире и был старшим из пятерых детей. В семье, по обычаю того времени, имена распределяли скупо, так что без карандаша и бумаги во всех Генри, Джонах и Элизабет недолго запутаться. Так, Джон Гаррисон доводился сыном, внуком, братом и дядей различным Генри Гаррисонам, а его мать, сестра, обе жены, единственная дочь и две невестки из трёх откликались на имя Элизабет.

Вероятно, первые его годы прошли в Ностелл-прайори — поместье богатого землевладельца, где Гаррисон-старший работал плотником. Позже — возможно, когда Джону было года четыре, но точно не позже его седьмого дня рождения — Гаррисоны по неизвестным причинам переехали в линкольнширскую деревеньку Барроу, называемую также Барроу-на-Хамбере по реке, на южном берегу которой она стоит.

В Барроу отец научил юного Джона плотничать. Неизвестно, кто и когда наставлял мальчика в музыке, но он играл на виоле, звонил в церковные колокола и временами подменял регента в приходской церкви. (Много лет спустя в «Описании механизмов для верного, или точного измерения времени» Гаррисон попутно изложит свою собственную радикальную теорию звукоряда.)

Подростком Гаррисон каким-то образом дал понять, что стремится к книжному знанию. Может, он сказал это вслух, а может, пытливость светилась в его глазах. Так или иначе, примерно в 1712 году священник одолжил Джону бесценное пособие: рукописную копию лекций по натуральной философии, прочитанных математиком Николасом Сондерсоном в Кембриджском университете.

К тому времени Джон уже выучился читать и писать. Он применил к работе оба своих умения, сделав аннотированную копию, которую озаглавил «Механика мистера Сондерсона». Юноша переписал всё от слова до слова, перечертил все схемы, чтобы лучше вникнуть в законы движения. Словно библейский начётчик, он вновь и вновь перечитывал свою копию, всякий раз добавляя замечания на полях. Почерк чёткий, убористый, какой и должен быть у человека столь методичного ума.

Джон Гаррисон отвергал Шекспира и не позволял держать дома его творений — всё, что нужно, он до конца жизни черпал из «Начал» Ньютона и лекций Сондерсона.

Гаррисону не было и двадцати, когда, в 1713 году, он собрал свои первые часы. Почему он взялся за этот проект и как преуспел, притом что никогда не учился у часовщика, — загадка. Однако сами часы сохранились: их циферблат и механизм — ископаемые свидетельства периода становления — хранятся под стеклом в музее гильдии часовщиков, занимающем одно из помещений Лондонской ратуши.