Долгота дней

— Да, теперь у кого автомат, тот и власть, — Лала посмотрела в окно. Там медленно падал снег, накрывая белейшей краской утомленный войной город. На полузасыпанной снегом площадке стоял маленький мальчик с мамашей. У мальчика была в руках желтая лопатка, он был серьезен, сосредоточенно изучал летящие хлопья. Его мамаша была молода, растеряна, грустно улыбалась в низкое снежное небо, непроизвольно вздрагивала каждый раз, когда опять и опять гулко грохотало, то далеко, то близко. То близко, то снова далеко.

— А как там Сашка?

— После второго инфаркта вялый стал, ничего не хочет…

— А переехать к нам, на большую землю?

— Говорю тебе, ничего ему не надо. Лежит целыми днями или ходит где-то. На лавочках сидит, пьет иногда с друзьями. У него же знакомых целый город. А дома все больше молчит.

*

Сашка, муж Лалы, не знал родителей. Воспитывался в интернате. Дом, построенный при родной шахте, был для него первым и единственным своим домом. Потому он про себя решил не оставлять его, что бы ни случилось. Раньше свои визиты на поселок он оправдывал тем, что нужно кормить и поить Витольда. Теперь, с наступлением второй военной весны, он сбегал сюда без всяких объяснений. Приходил в пустой дом. Взбирался по засыпанной мусором лестнице на шестой этаж. Открывал квартиру. Распахивал окна и курил, кутаясь в старую курточку, ухмыляясь чему-то. Чувствовал себя так же, как чувствовал в детстве, сбегая на пару дней из интерната, провонявшего гнилой кислой капустой, в слесарные мастерские у железнодорожного вокзала. Там когда-то работал его отец, которого он не помнил, там завсегда его привечали и подкармливали. Он любил сидеть на насыпи и слушать движение поездов в мире. Мир был круглый, как голова Сашки, а поездов было много, как мыслей в этой голове. Жаль, никогда нельзя было сказать, каких именно. Но Сашка особо и не старался понять мерцание этих смыслов. Ему доставляло удовольствие просто быть, чувствовать горькую сродность с пропахшей креозотом вселенной.

В квартире тепла не осталось. Выстуженная, брошенная, чудом сохранившая, она была сиротой, такой же, как и Сашка, — оставленной людьми, но не Богом. Из окна был виден блуждающий минометный расчет новороссов, раздолбанная до совершенной неузнаваемости родная шахта, рельсы узкоколейки, уходящие на север, далекие облака, дивные дали. Порой Сашка приносил с собой бутылку. Тогда пил маленькими глотками, растягивая кайф. После каждого глотка выкуривал сигаретку.

Думал о чем-то. О чем? Он не смог бы ответить, спроси его кто об этом.

Бестолковая вселенная теснилась в седой уставшей голове. Думал Сашка об Украине, в которой всегда жил и которую любил по-своему, но в последнее время не понимал. С жалостью и горечью думал о Донбассе, осознавая, что тот пропал, не будет его — такого, как был когда-то. О тех украинских пацанах думал, которые снарядами разбили его поселок и шахту. О жене думал, к которой за годы жизни привязался так, как можно быть привязанным только к матери или отцу.

Думал о сыне, работающем в этом же несчастном городе в коммунальных службах. Сына ему было жалко так же, как и весь свой большой безответный край. Парень вместе с бригадой таких же, как и сам он, недотеп залатывал каждый день дыры на дорогах, приводил в порядок разрушенные дома, если их можно было, конечно, привести в порядок. Восстанавливал теплотрассы. Стеклил окна. Менял трубы. В общем, делал все, чтобы войны не было видно. Как можно меньше чтобы было войны хотя бы на первый взгляд. Ну, уж если ее остановить нельзя, думал Сашка, если это от нас не зависит, то надо же делать то, что от нас зависит. Вот мой Илья и делает все, что может! Вот и молодец. Снаряд упал, повредил шоссе, а мы залатаем. Снова упал, а мы снова залатаем. Угол дома обвалился — поправим, что можно. Все правильно. Зачем-то ведь мы тут живем? Господь-то не просто так нас тут оставил. Нужны и такие, видно, люди, как мы. Чтобы сверху разрушения не так были видны, когда над нами ангелы настоящих украинцев в Рай нести станут.

Выпив порядочно, в какой-то момент Сашка терял ощущение правильности жизни. Принимался бестолково бегать по комнатам, будто что-то искал. Но искать было совершенно нечего. Все, что можно, они вывезли в ту квартиру, в которой жили сейчас. Там много книг, а мебель старая, плохая, да и трубы, ясно, совсем ни к черту.

*