Долгота

В отличие от Дента, который только почистил механизм и подпилил края сломанных деталей, Гоулд хотел, чтобы часы вновь пошли.

За время работы он заполнил восемнадцать блокнотов аккуратными чертежами, выполненными цветной тушью, и подробными записями, куда более внятными, чем все объяснения Гаррисона. Гоулд делал их для себя, чтобы не повторять однажды допущенную ошибку, ведь многие операции он выполнял снова и снова. Например, на то, чтобы вынуть спусковой механизм H-3, уходило восемь часов, а Гоулду пришлось проделать это не менее сорока раз.

Касательно H-4 Гоулд рассказывал: «Мне потребовалось три дня, чтобы научиться снимать стрелки. Я уже готов был поверить, что они припаяны».

H-1 он почистил первым, восстановил — последним. В часах недоставало стольких деталей, что без опыта работы с последующими хронометрами Гоулд бы в них не разобрался. «Не было ходовых пружин, барабанов, цепей, спусков, балансирных пружин и механизма завода. Пять из двадцати пяти антифрикционных шестерён отсутствовали. Многие части решетчатого компенсатора были утеряны, почти все остальные — сломаны. Секундная стрелка пропала, часовая — треснула. Что до мелких деталей — осей, винтиков и тому подобного — едва ли сохранилась одна из десяти».

По счастью, симметрия H-1 и упорство Гоулда позволили восстановить утерянные детали по уцелевшим.

«Хуже всего был последний этап, — признавался он, — отрегулировать маленькие стальные ограничители на балансирных пружинах. Это примерно как вдеть нитку в иголку, закреплённую на задней доске грузовика, за которым гонишься на велосипеде. Я закончил примерно в четыре часа пополудни 1 февраля 1933 года — ливень хлестал в окна мансарды, где я сидел, — и через пять минут номер первый снова пошёл, впервые с тех пор, как остановился 17 июня 1767-го — через сто шестьдесят пять лет.

Благодаря Гоулду часы и сейчас идут в музейном зале старой обсерватории. Восстановленные хронометры — памятник Джону Гаррисону, как собор Святого Павла — памятник Кристоферу Рену. Хотя Гаррисон похоронен в нескольких милях к северо-западу от Гринвича, на кладбище церкви Святого Иоанна вместе с женой Элизабет и сыном Уильямом, его сердце и ум — здесь.

Музейный хранитель, который занимается часами, называет их «Гаррисоны», словно они — люди, а не предметы. Чтобы открыть витрину и завести их, он надевает белые перчатки. Это происходит каждый день рано утром, до прихода посетителей. Замок каждой витрины открывается двумя ключами, как депозитная ячейка в банке. Невольно вспоминаются испытания часов, при которых обязательно присутствовали несколько человек, каждый со своим ключом.

Чтобы завести H-1, надо потянуть вниз латунную цепь. H-2 и H-3 заводятся ключами. Номер четвёртый пребывает в анабиозе, недвижный и неприкосновенный, в одной витрине со своим братом-близнецом K-1.

Увидев въяве эти механизмы, чью историю изучила в таких подробностях и чьё внутреннее устройство столько раз видела на рисунках, фотографиях и кинолентах, я расплакалась. Я ходила вокруг них несколько часов, пока моё внимание не отвлекла девочка лет шести в белокурых кудряшках и с большим пластырем под левым глазом. Она смотрела анимацию, объясняющую принцип работы H-1, снова и снова, то замирая в молчании, то принимаясь звонко хохотать. От волнения она то и дело тянула руки к экрану, хотя отец постоянно её оттаскивал. С его разрешения я спросила девочку, чем ей так нравится мультфильм.

— Не знаю, — ответила она, — просто нравится.

Мне он тоже понравился. Мне понравилось, как связанные детали механизма колеблются в мерном ритме, даже когда нарисованные часы взмывают и падают на мультипликационной волне. Визуальная синекдоха, они оживают не только как истинное время, но и как корабль в море, оставляющий позади один часовой пояс за другим.

Джон Гаррисон бросил вызов океану пространства-времени и одолел все преграды, добавил четвёртое — временное — измерение к линиям на трёхмерном глобусе. Он вырвал земные координаты у звёзд и запер секрет в карманных часах.

Источники

Поскольку это книга для широкого круга читателей, а не научное исследование, я не делала сносок и не приводила в тексте имена учёных, у которых брала интервью или чьи работы использовала. Всем им я глубоко признательна.

Докладчиками на Симпозиуме по долготе (Гарвардский университет, 4—6 ноября 1999 года) были ведущие мировые эксперты по самым разнообразным предметам, от часового мастерства до истории науки, и каждый внёс свой вклад в эту тоненькую книгу. Первым из них необходимо упомянуть Уилла Эндрюса. Джонатан Беттс, куратор отдела часов Национального морского музея в Гринвиче, также щедро делился со мной временем и мыслями. Кроме того, Эндрюс и Беттс прочли рукопись и помогли мне избежать технических неточностей.