Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

Впрочем, как вскоре выяснилось, она оставалась не до бесконечности. По приморским городам Бретани раскатилась весть о скором мире, хотя нашему брату это замирение было, считай, ни к чему. Цены на контрабандное вино и прочие напитки должны были скатиться до нижнего предела, матросское жалованье тоже (как неизменно бывало, когда военно-морской флот разоружался и списывал на берег кучу народа), а моей относительно спокойной жизни наступал конец поскольку до меня могла дотянуться мохнатая лапа закона.

Когда мир таки наступил (с декларациями, фанфарами и манифестами, которых не избежал ни один из самых захолустных приморских городков), Ингленд заговорил о возвращении «Дейны» в Ирландию, к Элайзе. Меня прямо мороз пробирал по коже от его речей. Я был уверен, что предстать перед Элайзой — всё равно что выкопать самому себе могилу.

Я попытался осторожно, дабы не возбудить подозрений Ингленда и тем более Деваля, внушить им мысль о том, насколько опасно было бы такое возвращение для меня, как для моей души, так и для тела. Я просил, молил, взывал — ничего не помогало. Моего красноречив коим я так гордился, не хватало на то, чтобы преодолеть благородство человека вроде Ингленда. Деваля я, впрочем, тоже не перетянул на свою сторону, хотя, казалось бы, отнял у него остатки порядочности и чести, которые он мог предъявить раньше.

В общем, у меня не было выбора: предстояло взять дело в свои руки. Я вовсе не желал товарищам ничего плохого. Я не держал на них зла за то, что они не были согласны со мной (в противном случае я бы уже возненавидел половину человечества). Единственной моей целью было заставить их свернуть на другую дорогу, хотя бы на несколько лет, пока всё не изменится и не забудется.

Как раз в это время в Сен-Мало стоял корабль, который снаряжали для рейса в колонии. По всему городу были развешаны соблазнительные объявления. Предлагались бесплатный проезд в страну с замечательным климатом и помощь в том, чтобы обосноваться там, а также бесподобные возможности для обогащения в обмен на обещание три года проработать на плантациях. Три года были лучше пяти, предлагавшихся в Англии, но я уже знал из опыта плавания на «Леди Марии», как оборачивается дело в подобных случаях. Условия жалкие, труд — каторжный, и всегда находился тысяча и один способ продлить контракт. Белый наёмный рабочий был ничем не хуже чёрного, а может, и предпочтительнее, поскольку он собственноручно подписывал свой рабский договор. Поэтому-то, вероятно, белые рабы меньше склонялись к побегу и бунту.

К тому же в городе меня уверили, что французских работников действительн через три года отпускают на свободу. Просто колониям позарез нужны люди, которые бы осваивали новые земли, женились, заводили потомство, носили оружие и брали на себя прочие дела, необходимые для процветания этих краёв. Из метрополии даже целыми кораблями отправляли на острова женский пол, только бы соблазнить мужчин остаться там. Ожерон, бывший губернатор Тортуги,[10] здорово повеселился, когда по жребию распределял среди работников привезённых женщин — пусть в большинстве своём распутниц сомнительного поведения, зато крепких и языкастых. И говорят, эти браки, заключённые с помощью госпожи Фортуны, а не Святого Духа были не менее долговечны, чем все прочие. Вот о чём, думаю я теперь, мне следовало поговорить с Дефо, который написал труд толщиной аж в четыреста страниц для доказательства того, какая это превосходная штука — брак, заключённый в лоне церкви.

Новость о том, что французы и впрямь отпускают на свободу работающих по контракту, решила исход дела. Я нашёл одного вербовщика и предложил заплатить ему пятьдесят ливров, если в день выхода из порта «Святого Петра» у него на борту окажутся подписавшие контракт для работы в колониях Ингленд с Девалем.

Как уж он обеспечил это, я не интересовался, только, когда ясным летним днём паруса «Святого Петра» надул восточный ветер, оба находились на этом корабле. Я видел, что они стояли у борта и высматривали на «Дейне» меня, которого они по-прежнему считали хорошим товарищем, коим я под соответствующее настроение и был. Получая свои монеты, вербовщик утверждал, что Ингленд и Деваль даже не заподозрили, кто подсуропил им многообещающее будущее в стране с замечательным климатом и бесподобными возможностями разбогатеть. Они легковерно дали себя обмануть изрядной дозой коньяка и ликёра, а также рукопожатием, которым они обменялись с подручным вербовщика. Всё как обычно. Ну-с, подумал я, от Деваля с Инглендом я отделался навсегда… и, по обыкновению, ошибся.