Доля ангелов

— Не так. Но речь не о том. О тебе. Ты стремился вверх. И получалось. Продвигался, сметая преграды. Формально. А по сути — спускался все ниже. По этим ступеням, между прочим. Разумеется, ты не одинок. Таких… целеустремленных — легион. Вон и ступени стесали за века. Ходить стало опасно. Впрочем, опасно здесь было всегда. На то и Лестница, чтобы сворачивать шеи. Понимаешь?

* * *

Ничегошеньки не поняла душа. Но испугалась пуще прежнего.

Мне же под утро приснился сон, такой короткий и страшный, что больше походил на видение.

Видел маленький замок. Лестницу, освещенную слабым мерцанием свечей.

И еще кое-что. А вернее — кое-кого. Женщину, умершую давным-давно. Ту же самую, что привиделась накануне. С той лишь разницей, что в прошлый раз понимал, что вижу призрак.

В этом сне она была жива и — главное! — вроде бы вместе со мной. В одной компании.

Дальше случилось самое страшное.

Сон продолжался, но в какой-то миг я понял, что нахожусь в обществе покойницы. Совершенно отчетливо осознал.

И подумал: вот оно в чем дело! Серый киллер не спятил, утверждая, что женщина мертва. Просто ту перепутал с этой. Только и всего.

Следом всплыла в голове известная примета: если во сне приходит мертвец, зовет за собой и ты идешь — дни сочтены.

Надо ли говорить, все опять обернулось кошмаром. Криком. Удушьем. Холодным потом.

В итоге, разумеется, проснулся. Но ничего не забыл.

Настроение…

Что говорить, и так все ясно.

Сон шестой,

в котором душа моя все поняла окончательно

Навалилась тоска.

И какая-то гадина — интуиция или внутренний голос, будь он трижды неладен — затянула, завела шарманку, загнусила: жить осталось недолго.

Жить — недолго! Надо же было сморозить такую пакость!

Днем ходил не в себе.

Мысли в голову лезли самые что ни на есть поганые.

Сажусь, к примеру, в машину — обычное дело. В голове же всплывает неожиданно: остановись! Остерегись! Опасно!

Разумеется, еду. Больные фантазии — не повод отменять деловые встречи. В дороге, однако ж, чувствую себя не слишком уютно. Будто и правда за каждым поворотом караулит смерть.

Захожу в лифт. Безобидное, в общем, сооружение. И почти безопасное. Разве застрянешь между этажами минут на тридцать — сорок. Так ведь от этого не умирают. Закрываются мягко двери. В голове: вот и все. Обратной дороги нет.

Накатывает приступ клаустрофобии, самой что ни на есть натуральной. Никогда не страдал прежде. Чувствую себя законченным идиотом. Тем более люди вокруг. Близко. Глаза — можно сказать — в глаза. Понятное дело, замечают. Смотрят сочувственно, опасливо.

На душе — мерзость.

Такой выдался день.

Извелся. Достал окружающих. Измотал душу.

Заснул не сразу. Но забылся-таки.

И увидел храм. Церковь самую обычную, каких не счесть в ближайшей округе. Нашей, подмосковной.

Никакой тебе басурманщины: замков, парков, прудов, прокуренных баров — все знакомо до боли. Простите уж за банальность.

Потому, может быть, показалась церквушка известной. Вроде был в ней когда-то прежде.

А когда? Зачем? По какому поводу? Не припомню.

В чистом поле церквушка. Деревеньки — обычной, как принято — не наблюдается поблизости. Ни деревца.

Только ограда. Несерьезная, надо сказать. Одно название.

Тишина кругом. Безлюдно. Пасмурно. День, однако ж, по всему — летний. Небо хмурое, низко стелется над колокольней. Но веет теплом. Долетает откуда-то ветер, несет аромат свежей травы с горькой примесью полыни.

Определенно наши края. Ни в каких других так не пахнет.

Я иду по тропинке, что тянется к храму, убегает в сторону от дороги, узкой, разбитой, пыльной.

Поднимаюсь по истертым ступеням.

Дверь прикрыта, но легко поддается.

Внутри — полумрак, не горят даже свечи, только солнечный свет. Неяркий. Высоко, под самым куполом, узкие окошки.

Небогатое убранство. Беленые стены, образов немного, развешаны редко, многие без окладов.

Иду к алтарю. Уверенно, без опаски. Говорю же: знакомая церковь. Был не раз. Теперь — почти уверен.

Тут…

Не знаю как у кого, у меня, если случается во сне неожиданность, непременно — пугающая. Страшная. Такая, знаете, из области невозможного по определению. Запредельного.

И теперь, в храме, вижу вдруг на том месте, где положено быть алтарю, — лестницу.

Ту, из замка, будь она трижды неладна!

Неотесанную, каменную, прилепившуюся к такой же шершавой, грубой стене. Узкую, крутую — опасную. Без перил.

Те же свечи в круглых стеклянных плафонах дрожат на ступенях.

Тот же свет — мерцающий, пугливый. Стелется низко.

Замирает сердце, холодеет в груди. Знакомое уже состояние: хочется крикнуть — да не можется. Нет голоса. Пропал.

А по лестнице между тем спускается священник.

Как ни в чем не бывало. Не замечая будто бы несуразицы.

Обыкновенный с виду батюшка. Не сказать, чтоб молодой, но совсем еще не старый. Невысокий. Щуплый. С редкой несерьезной бородкой. В темной рясе. Без головного убора. Тонкие русые волосы аккуратно расчесаны на пробор. Глаза светлые. Смотрят ласково.

— Припозднились вы. Служба закончилась. Или — по делу?

Я молчу.