Доля ангелов

Ни о чем не спрашивая, все прочитав по нашим почернелым лицам, Генрих собрал что-то вроде поминок. Не знаю, справлял ли он тризну по своим врагам, сражавшимся до последней пули, но я помянул Анелю под гудение огня в буржуйке. Если верить в теорию переселенья душ, то Анеля родится гибкой золотой лисой или зеленоглазой тигрицей где-нибудь в недоступных дебрях Уссурийского края, куда не заглядывают китайские браконьеры.

— Что это было, Маша? — спросил я, вновь и вновь вспоминая падение в снег рыжей кометы.

— Эта боевая техника Щит Персея, — печально усмехнулась Маша. — А ты не знал, что перстень обращается в огненный меч?

— Нет… Но ты и вправду повторила подвиг Персея, заставив Медузу Горгону непредвзято взглянуть на собственное отражение.

— Посмотрите, что делается у пирса, — Генрих протянул мне бинокль.

Даль обманчиво приблизилась. Кавалькада черных джипов окружила пристань. Все плавсредства уже были уведены в сухие доки, только «Мертвая голова» одиноко моталась у пирса, суденышко виляло кормой и упиралось, как привязанный за шею бычок. Молодчики Циклопа лихо отстрелили замки и обыскали яхту.

— Вам надо уходить, — констатировал немец. — Этих ищеек не сбить с горячего следа. Мы уйдем по воде, но вот куда нам плыть?

Я расстегнул куртку, где под рубашкой на тонкой жилке висел перстень:

— Генрих, этот перстень — ключ Шамбалы. Мы с Машей должны доставить его в Тибет.

— И что же открывают этим ключом? — недоверчиво спросил Генрих, разглядывая перстень.

— Горние врата.

Маша искоса взглянула на меня. Ее взгляд приказывал мне молчать.

— Горные врата… Ах, вот оно что, а я-то думал, что ты наследный принц, если разгуливаешь с такой штуковиной.

Штихель старался говорить равнодушно, но я услышал глухую ревность, словно старый израненный солдат передавал знамя молодому, не до конца веря в него.

— Если вы и вправду собрались в Тибет, то я знаю, кто вам нужен, — словно нехотя сознался Штихель. — Когда-то я хлебал лагерную баланду с одним парнем. Это было в лагере под Салехардом. Он летал над Гималаями и мог бы многое рассказать вам. Он кое-что видел на безлюдном плато в Индийских Гималаях, куда не всякий аэроплан долетит. Когда в пятьдесят четвертом его освободили, он назвал мне свой адрес: Архангельский край, деревня Божия Брада. Никита Кожемякин. Разыщите его, если он жив. А придете в Шамбалу, помолитесь там за мой народ. Есть вещи, которые значительнее всяких недоразумений.

Я хочу, чтобы вы, русские, помнили это.

К рассвету «Мертвая голова» была готова к отплытию. Шумело море, ледяная крошка постукивала в иллюминатор, покряхтывали снасти. Яхту било и мотало расходившимся штормом, но Генрих уверенно вел яхту на запад.

На ночь мы причалили к песчаной косе. У нас не было карты. Но Генрих уверял, что впереди Выборг, откуда нам предстоял бросок на север. Укрывшись в ложбине, мы развели костер и долго сидели, глядя в огонь. У нас не было ни хлеба, ни чая, только этот огонь и наши тесно сдвинутые плечи. Мы жались к огню и в этом круге были едины и сильны, мы были воинами, заговорщиками, замышляющими новый священный поход.

Нас разбудил рев работающего двигателя. С подветренной стороны берега висел густой молочный туман. Белый кораблик растворился в нем. Вертолет, описав дугу над косой, скрылся за гребнем леса.

— Это не пограничники. Если залетели сюда, значит, ищут вас, — заметил Штихель. — Вы пойдете берегом, а я попробую увести этих молодчиков за собой.

— А что, Генрих, не пора ли исполнить твою мечту? Забирай яхту и плыви в фатерлянд, — я с чувством пожал его сухую в жестких мозолях руку.

— Такая посудина — дорогой подарок. Я не заслужил этой награды. Хотя у меня — радикулит, и я его тоже не заслужил, — улыбнулся старик.

Прежде он шутил, не улыбаясь, этот крепкий, жилистый, прокаленный ветрами старый воин.

Глава 17 Змеиный посох

И я верил, что Солнце зажглось для меня,

Просияв, как рубин на кольце золотом.

Н. Гумилев

Деревня с диковинным названием Божья Брада была помечена на карте скупым крестиком. Похожие кресты были рассыпаны по всему Северу, отмечая вымершие, покинутые или сгоревшие поселения.

В Вологде мы оказались ранним утром. Моросил мелкий осенний дождь. До поезда на боковую ветку оставалось часа два, и мы зашли в краеведческий музей. Жива ли еще деревня Божья Брада, или мы найдем лишь остовы печей да заросли чертополоха? Консультанта-охотоведа на месте не оказалось, и в «ожидании Годо» мы болтались по залам музея. За стеклами витрин высиживали гипсовые яйца тетерки, выпи и глухари, летали и терзали добычу пернатые хищники, и в их стеклянных глазах стыл укор. Мы остановились возле исполинского волка и в отражении витрины увидели не менее доброжелательный оскал:

— Это вы меня искали? Я к вашим услугам!

Громадный флибустьер оказался на редкость милым человеком, познавшим цену охотничьего одиночества и умевшим ценить неспешный разговор со случайными встречными.

— Мы туристы из Москвы, объезжаем глухие деревеньки.