Доля ангелов

Видели могилу? Пришел я сюда весной, а он уж тута сидит, дожидается. В тайге жизнь короткая. Затес на стволе оставил, что-то перед смертью написать хотел, да только ничего уже не разобрать, смолой затекло. Тут часто люди пропадают. Завтра утром назад поворачивайте, если не хотите у Хозяина зимовать.

— А кто здесь Хозяин? — поинтересовалась Маша.

— Здесь у всякой горы свой Хозяин. Да не кисни, Машута, провожу я вас вниз к Усть-Илычу.

Спали у костра, подложив под голову рюкзаки. Ночью Филин пропал. Я до рассвета караулил костер. Солнце уже прорезалось сквозь сопки, когда Филин вернулся. Приторочил рюкзак повыше, к сосновому стволу. Тяжелый, раздутый мешок, казалось, под завязку набит мелким галечником.

Филин неодобрительно перехватил мой взгляд:

— Припасу-то оставьте: сухари, то да се. В Троицком еще купите, а мне в самый раз подхарчиться перед зимой.

Я послушно отсыпал ему припас. На два дня бесславного возвращения нам хватит. Взобравшись на пихту, Филин привязал запас к ветке. Свой рюкзак он, однако, не оставил в лагере, а тащил на спине, не обращая внимания на тяжесть. Я не сводил взгляда с таинственного мешка. Из прорехи смотрел крупный самоцвет, гладкий, шлифованный, точно он уже побывал в мастерской.

Едва приметная звериная тропа вилась по склону.

Наш проводник шел впереди, скользя по каменистым осыпям, пробуя палкой едва намеченную тропу. Где-то мерно долбил дятел, в пустых лесах звук выходил долгим, гулким. На стволах — глубокие рассечины — следы медвежьего когтя. По пути нам попались сгнившие, обомшелые развалины. Звон красных сосен был похож на далекий благовест. На лесной прогалине в золотых сумерках осеннего леса приютился храм. Под низким, обветшалым потолком все еще можно было отыскать алтарь. Сквозь прореху в крыше, словно неугасимая лампада, играл ясный солнечный луч. Раскольничий крест-голбец еще держался на черной лапе. Повсюду на рыхлом мху виднелись следы когтистых медвежьих лап. Может статься, что мы избрали ложный путь или застава бегунов-скрытников пала и развеялась прахом.

— Скит-то никак завалился, — проворчал старатель.

— Здесь кто-то жил?

— Жил… дед-столет — неохотно ответил Филин. — То ли в гору ушел, то ли сгинул.

На тропе лежала золотая монетка: десятирублевик царской чеканки.

— На, возьми, у тебя из рюкзака выпала.

Я поднял монету и подал ее проводнику. Тот даже не поблагодарил:

— Идите все вперед, от солнца не сворачивая, так и дойдете до фактории. Ну, прощевайте…

Поправив лямки, Филин споро поковылял вниз в урочище Молебного Камня.

Маша посмотрела на заходящее солнце. Небо полыхало обманчивым жаром, но скорая ночь обещала мороз.

— Арсений, пойдем обратно.

— Зачем?

— Разве не ясно, этот старатель специально запутал нас. Пойдем! — Маша решительно повела меня вниз по склону к зарастающему мхом скиту.

Удерживая теплую Машину руку, я сделал шаг на присыпанную листвою и пихтовой хвоей терраску. Под ногой с грохотом и треском обвалился гнилой настил. Машина рука выскользнула из моей, пытаясь удержать ее, я сверзился в провал. Мой рюкзак зацепился за корень и несколько секунд держал меня над темным проломом, где на дне затихал шум падения. Извернувшись, я выскользнул из лямок и упал в пролом.

Падая в обледенелое жерло горы, похожее на застывший водопад, мы должны были неминуемо разбиться. Но где-то на середине пути ледяная река пошла под уклон и мы, как по ледяной горке достигли дна. Вокруг громоздились ледяные наплывы, веяло мертвенным холодом вечного ледника. Алое закатное солнце дробилось в ледяной линзе, и лед прозрачно алел изнутри. Веревка-ходовик и все мое снаряжение осталось наверху. Через полминуты с легким звоном рядом со мной приземлился альпеншток, но в сердце Уральских пещер, он был почти бесполезен.

Маша уже встала, отряхивая иней и оглядываясь:

— Кажется, мы нашли то, что искали. Видел, как Филин тропу палкой щупал.

— Ну и что?

— Он знал о провале и уводил нас подальше.

— Не похож он на хранителя.

— Видимо, уральская тропа давно позабыта, а когда святыни брошены, в них селятся филины. Как мы войдем в пещеры, если наши фонарики остались там, наверху.

— Говорят, что в юрте Чингисхана ночью было светло, как днем. Ее освещал волшебный камень, горящий как огонь.

Я снял перстень с шеи и надел на руку. Слабое поначалу свечение усилилось и высветило вмерзшие в лед остатки деревянной лестницы, коридор из слоистого камня и вымытое в известняках древнее русло. Мы медленно двигались в глубину скал. Складки горной мантии когда-то рассекла подземная река. Природное русло ветвилось на рукава. Копоть свечей на стенах, процарапанные знаки и слова молитв не давали нам сбиться с пути. Галерея пошла на едва заметный подъем. Через несколько часов мы очутились достаточно близко к поверхности. Воздух заметно разрядился, и дышать стало легче.

— Смотри, что это?

Мы склонились над странной находкой. На «полу» лежала почти искуренная «козья ножка» с высыпавшимся самосадом.

— Это же твой блокнот… Филин?

— Он самый, больше некому.