Доля казачья

Новоиспечённый Венька, уже захмелевший, жалуется Федоркину, что столько водки он, наверно, и за всю свою жизнь не выпил. Откуда у него, последнего бедняка, найдутся деньги на водку, ведь их и на еду не хватает. Лицо его грустно, и на чёрных его глазах чуть ли не слёзы наворачиваются. И оттого ещё жальче Веньку нашему казаку, неимоверно как!

— Ничего Венька! Мы тебе столько сейчас водки нальём, что тебе надолго хватит. И ещё домой про запас положим. Только в нашей компании ты сможешь себя почувствовать человеком. Казаком настоящим! Пей, мой друг дорогой, да получше закусывай!

И всё не переставал удивляться сердобольный Федоркин.

— Эх, жисть у вас намного хуже нашей будет!

И сам уже чуть не плачет вместе со своим новым другом: очень растрогался он. И скоро за одним столом собрались и русские и маньчжуры.

Против настойчивых просьб русских угоститься, или просто посидеть с ними, у маньчжуров не находилось достаточных аргументов. И они невольно присаживались к угощению.

Многих из них чуть ли не силой усаживали возле себя казаки. И те слабо возражали. Таких простых и непонятных им людей они видели впервые в своей жизни, и очень удивлялись этому.

Разве богач пригласил бы их к столу, да ещё руку протянул бедняку, такого события у них испокон веков не было. Так и победила здесь, за этим столом, искренность чувств русских казаков, теперь уже можно сказать, что русских друзей.

А атаман с маньчжурским полковником Люй Фэном, и на данный момент его другом, решал вопрос, как спасти того от верной смерти. То что Люй Фэна казнят его начальники, не вызывало у Луки Васильевича никакого сомнения. И уже сами казаки, хотели спасти этого многодетного и такого удивительного полковника. Наверно таких добрых офицеров, как он, во всей Поднебесной по пальцам посчитать можно было.

— Один он такой! Спасать его надо атаман!

Казак Федоркин уже был крепко выпивши, но от этого его мозги, на данном этапе, приобрели необыкновенное неземное вдохновение и ясность мысли. И можно сказать, что душа его парила во Вселенной. Хотя его тело приобретало все более ощутимый вес, и от этого его легко покачивало. И это уже был значимый предвестник бури, которая скоро следовала и была уже не за горами.

— Письмо пиши, атаман, их императрице, как раньше казаки и туркам писали и прочим ханам да султанам. Так Степан Разин писал, Ермак Тимофеевич писал, и я думаю, что и другие добрые атаманы. Ведь иначе на Руси и быть не могло: без общения на таком уровне казак жить не сможет, это точно.

И ему уже вторят другие казаки.

— Никак не сможет жить, да ещё вольный казак, чтобы от души не высказаться за свою матушку Русь. Да так, чтобы врагу его и на этом свете тошно было и на том ему зычно ёкалось, хоть и ханского он звания.

— В рот им всем по компоту, а в печёнку дышло, — и дальше понёс Федоркин что-то уже несуразное.

Пьяному тихонько прикрыли рот, и усадили на место.

— Отдохни, дорогой!

Но от этого ещё веселее стало казакам, а многие уже и на шелковых подушках от смеха укатываются. Все они загорелись общей идеей высказаться, да ещё самой маньчжурской императрице.

И смешно им даже очень стало! Когда всё это действие они сами себе представили.

Ну, что тут поделаешь с собой! Ничего! И уже почти серьёзно продолжают.

— И не раз писали атаманы, а почему Бодров не может приобщиться к истории вместе с нами? Разве мы не достойны этого?

И стучат себя казаки мощным кулаком грудь.

— Конечно, мы даже очень достойны! Даже более других, ведь мы казаки русские!

— Правильно Федоркин говорит, хоть и пьяный, пиши Лука, атаман наш! Пиши дорогой!

И маньчжуры теперь поняли, в чём дело сейчас. И что за вопрос решается на этом, неизвестном им и малопонятном, военном сходе казаков, да ещё за столом с выпивкой. И при всём своём богатом вооружении. Диво дивное! Но им, в отличие от русских, не смешно было. Ведь это дерзость неслыханная, беспокоить Цы Си и, тем самым, очень гневить императрицу. А она у них на уровне божества находится, и никак не ниже.

Но, тем не менее, все письменные принадлежности были доставлены и, белее самого чистого снега, высококачественная бумага.

Нашёлся среди казаков и лихой писарчук Ермолкин, который с чувством собственного достоинства взялся за дело. Это тебе не сабелькой махать, тут головой работать надо.

— Думай Федя! Да слушайся атамана, в точности всё исполняй!

Так вразумляли его казаки перед началом исторической работы. Документ на века пишешь, иначе не скажешь! И вот что стало вырисовываться на бумаге, когда казакам уже не до смеха стало. В эту пору им легче было бы сабелькой целый день помахать, чем писать это послание императрице, столько с них солёного пота сошло.

«Ваше сиятельство, солнцеподобная Цы Си!

Владычица всей Поднебесной, и многих других стран.