Доля казачья

— Я тоже подумал о своём народе, и не стал сам решать участь пленных казаков. А решил предоставить это самому народу. Ибо нет его мудрей во всём белом свете.

И столько на его лице было радости и гордости за свой народ, что дальнейшие его слова потонули в буре оваций. Но скоро они стихли и император продолжил свою мысль.

— Пусть покажут они своё умение воевать, всю свою выучку. Для этого у них есть и лошади и их воинское оружие. На фронте про геройство казаков ходили легенды. И я оставил им их награды за храбрость — они их честно заслужили. И чтобы вы все видели, что герои перед вами.

Я никак не унизил их воинский дух, а как можно выше поднял его, чтобы вы сами решили участь своих бывших врагов. Но сейчас они нам не враги, и для них война закончилась. И надо справедливо решить их судьбу!

Возможно, что они достойны и свободы. Вам это решать, мой славный народ!

И сам император удивился своей речи: грандиозной, льстивой и коварной, в очень искусном сплетении — народ ликовал.

— А итогом всего веселья будет их поединок: казаков с нашими добровольцами, с именитыми воинами. Пусть и наши герои готовят себя к поединку. Народ достойно оценит действия каждого бойца, и укрепит этим свой победный дух. Это лучше всякого вина молодит кровь и разум каждого японца. Я верю в мудрость своего народа, и даю ему наивысшее право — быть судьёй. Всё в ваших руках: даже их жизнь, и спасение их.

Устал император от своей речи и присел на шелковые подушки отдохнуть. Не молод он уже, и в отдыхе нуждается. Но ещё больше подрывает здоровье его страсть содеянного коварства, так его изнутри и съедает.

Вытер мохнатой папахой своё лицо Василий Шохирев, жарко ему стало.

— Умереть сразу во сто раз легче бы было. Чем весь этот позорный маскарад терпеть. Жалко господина Тарада, да ещё милую Идиллию. Сколько они натерпелись беды с нами, один Господь Бог знает. Но и их хочет унизить император. Ведь у них свои, давние счёты ведутся. И грех нам с тобой Григорий своих благодетелей в обиду давать.

— Большой грех! И тяжкий он. Только бы на нас не лёг он своим позором.

— Не посрамим мы звания русского казака, Гришка. Святой Георгий Победоносец всегда с нами.

И целует Василий свой крест и лоб свой осеняет крестным знаменем.

И я осеняю себя крестным знаменем и целую два своих Георгиевских креста на груди. Но глаза мои и мысли с моей любимой Идиллией.

— Как ей тяжело сейчас, бедненькой? Как цветочек она хрупка, и нежна перед коварством тирана, и даже нелепого случая, что уже с ножом рядом с нею стоит.

Она одна из всей массы счастливых людей такая опухшая от слёз. Но и она виду не подаёт, не хочет меня расстраивать. Знает она, что сейчас мне во сто крат хуже: я со своей смертью играюсь. И сквозь слёзы Идиллия робко улыбается мне: я с тобой милый навсегда! Слёзы текут по её лицу, уже без удержки.

Всё готово к представлению, и мы с Василием должны показать всё, что мы умеем: свою доблесть и нашу казачью выучку.

Хороших белых лошадей нам дал господин генерал. И что главное — выученных коней, иначе было бы всем весёлое представление. Опозорились бы мы с Василием ещё сразу, в самом начале праздника. На чём и строился весь расчёт императора и его мудрых советников. Тут всё в счет бралось!

А мой Вихрь ко мне своими тёплыми губами тянется, сахару просит. Я его так сам назвал, в честь моего любимого коня, что не раз спасал меня в бою от верной смерти.

— Ну что же, милый, не подведи меня. Кушай на здоровье моё угощенье. Сегодня нам с тобой потяжелее, чем в бою будет. Вон сколько народу на нас смотрит!

И конь меня отлично понимает, его уму позавидуешь. Совсем, как человек он, только сказать всё словами не может. И душа у него, похоже, что русская, иначе все его действия и не объяснишь. Конь, а такой понятливый! И тут же мимолётом меня осеняет вообще дерзкая мысль: может она, эта душа, и вовсе не имеет никаких национальностей, всё до ужаса просто.

С гиком и свистом пронеслись мы с Василием по кругу на своих добрых лошадях мимо восторженных зрителей. Как когда-то лавой надвигались мы на врага. Но нет наших добрых друзей рядом, навечно они остались там, в далёкой Манчжурии.

Ликуют японцы, очень любят они такие зрелища. И понимают они всю тонкость военного искусства, смакуют каждый его удачный фрагмент.

Теперь мы рубим саблями чучела солдат, что поставлены по обе стороны беговой дорожки. Мы с Василием движемся навстречу друг другу. По сценарию мы враги и должны встретиться в конном поединке. И мы рубим, своими острыми саблями, налево и направо чучела. Ни одного пропущенного чучела не должно быть. А их тут понатыкали самураи на совесть. И приходится нам с Васькой волчком вертеться, чтобы не оплошать перед зрителями. И они ликуют от каждого нашего ловкого и разящего удара клинком.