Доля казачья

Остальные казаки облегчённо вздохнули.

— Если наш Федоркин сразу не умер от отравления, то потом его и захочешь, то никаким ядом не свалишь. Хоть и тощий он, а силён неимоверно.

— Ишь, как в поросёнка с чесноком вцепился зубами, прямо тигра Амурская. Ох, и лютый парень!

Понял Лука Васильевич, что плетью обуха не перешибёшь, и всё его войско сейчас неуправляемо, и всем лучше будет зря не будоражить его. Без всяких на то, видимых и не видимых, причин. Пока казаки не наедятся и не наугощаются вином от всей, изголодавшейся души.

— Два часа вам на всё это дело даю! А кто потом сам на коня не сядет, то того плетюганами на его коня загонять будем. Так до всех вас и доведу свою директиву.

Вон, хлопцы из охраны, очень на вас сердитые будут. Им с вами пить вообще не пристало: они охранять ваш кураж будут. А их, ни много ни мало, а около тридцати человек наберётся. И если что, опозоримся мы все, и честь казачью тоже опозорим. Помните это, казаки. А тебе, Федоркин, сам лично плетей от души всыплю!

— Любо, атаман! Любо!

Но всех удивила юная маньчжурская красавица. Их здесь, на этом пиру, много было. Подсуетился начальник бывшего гарнизона. И, похоже, что ему удалось удивить казаков.

Они вились, эти красавицы, как можно уважительнее среди казаков, чтобы поставить новые блюда на цветастые ткани. И не дай Бог, чтобы нечаянно не задеть уважаемых гостей, или что-то уронить.

И порхали они от одного блюда к другому среди всяческих угощений на этом необычном столе. Как невиданные по своей красоте, тропические тонкокрылые бабочки. Так они были легки и прекрасны. И, похоже было, что они не дышали совсем. Настолько всё делалось легко и по-восточному красиво. И такая вот стрекозка, иначе её не назовёшь, с лёгким поклоном и дорогим подносом в руках, приблизилась к Луке Бодрову.

— Чингиз Хан Бодров! Испробуй нашего прекрасного и живительного, как солнечные лучи, вина.

И там действительно, в хрустале, красовалось доселе невиданное вино.

— Выпей за своё великодушие к нам, мирным жителям нашего города. Что не лишил нас жизни всего лишь одним своим указанием. И того было бы достаточно, чтобы мы ни возносили тебя сейчас и твою мудрость до самых небес. И не восхищались тобой. Ты славный воитель, и доказал это в ночном бою со своими врагами. Но к нам ты был неимоверно милосерден, и мы за это будем всегда благодарны небу. Пей вино, Чингиз Хан, долго жить будешь!

Принял вино из рук красавицы атаман. Но что-то ответить не может маньчжурам, онемел он.

Возвести его казачий чин до такого высокого ранга полководца, тут невольно призадумаешься. Но наверно и его личные черты характера здесь сыграли свою историческую роль, раз всё так, а не иначе получилось.

— Не Чингиз Хан я, а простой казак. И душа во мне русская. Но я искренне рад, что сохранил в живых мирных жителей. И в ходе проведённой военной операции не был даже оцарапан пулей. Погибли только те, кто поднял против нас своё оружие. А оно мирным не бывает! Но это война и не мы её затеяли. Я сейчас ещё больше уважаю ваш народ за его мудрость и гостеприимство. И очень хотел бы всегда дружить с вами. И никогда не воевать, а все спорные вопросы решать за этим богатым столом! В кругу таких красавиц.

Легонько обнял красавицу Лука своей богатырской рукой и по-отечески поцеловал её.

Он и сам был великолепен: рослый и статный, с искрящимися задором голубыми глазами и пышными усами. А серьёзные годы и его душевность ещё больше придавали ему казачьего великолепия. Хоть картину с него рисуй. И засмущались, зарделись ярким румянцем все девушки без исключения.

— Любо атаман! Любо! — громогласно поддержали атамана, его казаки.

— Ох, и славный с него получился бы войсковой атаман! Этот за своих казаков души не пожалеет, не то что буйной своей головушки.

— Любо!

Пьют казаки и едят от души и уже им, кроме еды, простого человеческого общения требуется.

Видит Федоркин, что маньчжур возле стола крутится. И чуть ли не силой возле себя усаживает.

— Как тебя зовут? — совсем по-дружески спрашивает его казак.

Тот испуганно отвечает:

— Вень! — и так далее, всё по-своему.

Но Федоркину и этого достаточно.

— Венька значит! Друг ты мой закадычный.

И уже совсем, как своего старого и лучшего друга, непринуждённо хлопает его по плечу.

— Грех за это не выпить Вениамин. Грех большой! Когда мы ещё с тобой встретимся?

Наверно, уже никогда! Такая у нас служба казачья: сегодня здесь, а завтра в другом месте будем.

Пей Венька! Только не с напёрстка, как у вас принято, а с нашей посуды. И чуть ли не стакан ему протягивает, выполненный в форме красивой вазочки. Вот эта пойдёт посуда, уже по-нашему будет!

В другом месте Вана окрестили Иваном. И тоже казаки чуть ли не литр ему в руки суют — пей!

И там красивая хрустальная вазочка, только размер другой. Но всё наливается до краёв, иначе счастья не будет. Уморительно смотрят казаки, как пьют их новые друзья свою водку, в гигантских для них дозах. И от этого спектакля, чуть ли не навзничь, на свои подушки не падают. Веселятся казаки!