Доля казачья

Передали соотечественники Веньке подарок от казака Федоркина. Тот никак не мог поверить, что такое бывает на белом свете. Руки его бессильно опустились вдоль туловища, а глаза сами наполнялись слезами. Конечно если бы не война, то он в долгу не остался бы и нашёл своего друга. И отблагодарил бы его, как и подобает, всё по-человечески. Зачем она эта война им, зачем? А на своём берегу казаков уже встречали, как победителей, их жены и невесты. Красивые казачки не стеснялись в выражении своих чувств и крепко целовали любимых. Так как знали они, что завтра казакам снова в поход. Такова доля казачьих жён, всегда находиться в ожидании мужа и растить детей. И как ещё говорится, чтобы скучно не было вести всё хозяйство. А тут работы столько, что порой и мужикам тягостно приходится. Но всё это доля казачки.

А туго придётся мужьям, то и сами казачки и дети их возьмутся за оружие. Они могут метко стрелять, управлять конём и рубить шашкой на всём скаку, не хуже своих мужей.

Когда-то в древности таких женщин воительниц звали амазонками. Наверно они и были теми корнями, из которых и формировались характеры казацких жен. Так и соединились их судьбы, до скончания веков в одно целое.

Тут же, на берегу реки были накрыты столы с угощением для казаков.

Красовалась там, в плетёных бутылках, и крепкая горилка. Да ещё из трофейного обоза кое-что из спиртного туда перепало.

Хоть их питьё и слабее нашего, но для сравнения тоже было неплохо. И скоро весёлые казачки рядом с чинными казаками восседают, и всё тут, как всегда в их жизни было. Но что-то принахмурились казаки. И не могут их жёны понять, что же такое случилось с их прекрасными мужьями. Пытался опохмелённый Алексей Федоркин им что-то объяснить, и всё разводил руками в воздухе, всё загадочные фигурки там вырисовывал. Похоже было, что талии у наших казачек не те оказались. И казак невольно маньчжурских красавиц вспомнил, их точёные талии. Зато слов не находилось и это спасло его. Недобро глянули на него товарищи по оружию, да так, что Федоркин сразу же отрезвел. И нелепо, по-смешному, замахал своими руками в воздухе — молчу, молчу, молчу!

Прозрение наступило и очень ясное. А то бить будут, и казачки тоже! И очень больно будет. А утром многие казачки уже щеголяли в новых кофточках, которые успели сшить за одну ночь из цветастой трофейной материи.

Ну как же не уважить своих геройских мужей. Пусть и им радостно будет. А жена-то у него уж больно хороша, не чета другим. И умница, и красавица, и хозяйка хоть куда — всё за одну ночь успела. Дать бы Федоркину по его тыкве, чтобы в следующий раз думал, что говорит. Чуть столько делов не натворил, со своими воспоминаниями.

Прощание было недолгим. Казачки своих слёз не показывали, крепились, как могли. Это грех большой был, по живому мужику рыдать. Казаку в сто раз легче будет, если жена в его памяти, как зоренька ясная будет. С такой памяткой и в бой легче идти казаку, и домой ноги сами нести будут.

Сотня Бодрова так и осталась под его командованием. Лютов не стал ничего менять, раз хорошо показали себя в деле казаки, то пусть так всё и дальше будет.

— А соответствующее звание мы тебе быстро присвоим, Бодров-атаман!

Война, она или возносит высоко казака, тогда он парит в небе как орёл. А может и вовсе его не заметить, если не растоптать вообще.

Но последнего позора не должно быть. Казак с детства с конём и с оружием дружит и уже на службе у Царя-батюшки состоит. Для того он и рождён казаком — чтобы счастливым быть. И на войне тоже!

— Сотником будешь, Лука! Ты этого заслужил!

— Любо казаки!?

— Любо!

Сотник

Прервал свой рассказ дедушка Григорий Лукич, и заулыбался. Видно было, что ему приятно было всё вспомнить.

Забеспокоился маленький Саша, и старшие внуки тоже.

— Дедушка милый, что же дальше-то было? Ты так интересно всё рассказываешь, прямо ты сам там побывал, с Лукой Васильевичем, отцом своим.

— Вот здесь ты угадал, внучек, на фронт я собрался в свои пятнадцать лет. Надоело мне диверсантов различных ловить, да на побегушках у казачек бегать. Так всё и сказал атаману Лютову. На фронт хочу, испытать казачью долю, к отцу в сотню.

Вся сухопарая фигура атамана расправилась, и он как бы ростом стал выше, и плечи пошире стали.

— Молодец казачок! Весь в деда своего пошёл, Василия Бодрова. Орёл вырос! Пусть отец всё сам и решает, я не против его решения. Знаю, что всё равно дома не усидишь, раз на волю рвёшься.

Молчал отец, не знал что ответить, но всё же нашёлся.

— В другом случае плетюганов тебе бы вволю всыпал, но не военное это дело. Война не мама родная, и не всякий взрослый там выдержит. Если опозоришь меня, Гришка, то смотри тогда, плохо тебе будет! Становись в строй, да прежде с матерью своей попрощайся, успокой её.

Лука уже тепло улыбался сыну, в свои пышные усы.

— Нашёл же время, когда подойти с просьбой к атаману, хитрец Гришка!

Так и началась моя военная жизнь, всё наравне с взрослыми делил. За их спины прятаться не приходилось, не приучен был. Но тут случилось такое, что и атаман не нашёлся что сказать.

— А меня с собой возьмёте, простым казаком?