Доля Пути: Лето

— Разве может родитель стать хорошим учителем своему чаду? Быть суровым и непреклонным, видеть страдания своего дитя и оставаться глухим к ним? Всякий Знающий, достигший первых ступеней подлинного мастерства, должен стремится передать Знания ученикам, кои не связаны с ним кровными узами.

— Я понял, Наставник.

— Так, что ты там говорил про одиночество, Или́я?

— Я, недавно, размышлял...

— Или сомневался?

Он стал медленно ходить вокруг столика и меня, заложив руки за спину и склонив голову вниз.

— Ты... научил меня не сомневаться.

— Та женщина, что рядом с тобой сейчас. Думаешь, она — та самая?

— Я...

— Нет, конечно. Будь она той самой, ты бы уже в первый день, после того, как вы разделили ложе, открылся ей. Ты рассказал бы ей всё и она приняла бы тебя таким, какой ты есть. И любила бы тебя ничуть не меньше, чем до этого. Она — хорошая, умная, добрая, красивая... Просто, не твоя.

— А... если я сейчас откроюсь ей?

— Ты ведь уже знаешь ответ.

Я опустил голову, признавая его правоту. Он остановился за моей спиной и вновь заговорил. Внезапно, тон его начал становиться суровым:

— Всё таки, сомнения, ученик. Ты понял, что нужно всегда оставаться человеком. Ты почти научился обходиться без лжи. Но сомнения, когда-нибудь, погубят тебя.

Он быстро обошёл вокруг, встал на одно колено и схватил руками мою голову. Заставил смотреть ему в глаза и резкими рубленными фразами продолжил:

— Ведь ты знаешь к чему приводят искусника сомнения?

— Да, ты рассказывал мне.

— Не о том речь. Ты видел — к чему они приводят.

— Ты... о моих видениях на Обряде?

— И снова не то. Ты почти на своей шкуре испытал это.

Я смотрел на него и не мог понять. Как рассвет, догадка медленно озарила мой разум.

— Второй сон..., — пробормотал я, поражённый этим открытием.

— Да!!! — голос Наставника гремел. — Ты давно мог догадаться.

— Я думал...

— ... что я тебе тут мультики показываю?

— Это... неправильное слово.

— Зато, суть хорошо отражает.

— Чьи это были воспоминания?

— Наконец, правильный вопрос! У Суэна были ученики и у них были ученики, и у тех были тоже. Это случилось в конце Лета, когда Дыхание уже начало покидать Мир. Силы становилось всё меньше и многие, слишком многие, в погоне за ней, не гнушались самых мерзких способов. Банда таких отступников пришла за учителем того идиота, чьи последние воспоминания ты видел. И он предался сомнениям — биться рядом с учителем, в надежде на чудо, или бежать, сразу, без оглядки.

— Как же можно бросить своего учителя?

— Можно!!! Если ты — дурень и неумеха, от которого никакого толка в бою. Сбежав, он мог освоить Знания, накопить Силу и, однажды, выследить этих подлых убийц и отомстить. Но он сомневался, упустил время и они настигли его. В руинах городишки, название которого, уже тогда, исчезло из людской памяти, они поймали его, слабого, сдавшегося, молящего о пощаде, и разделали, словно свинью на бойне. Вот — как ты сдохнешь, Или́я!!!

— Нет...

— Что?!? Что ты там бормочешь? Уже и в моих словах сомневаешься?

— Так. Я. Не сдохну.

— А как? Пробежишь дальше? Или кричать будешь громче?

— Если придётся пасть от рук врагов, я сдохну в огромной луже их крови!!! — теперь уже и я кричал.

Он резко оттолкнул мою голову, отошёл и присел на свой камень, продолжая сурово смотреть мне в глаза.

— Чего расселся, ученик? Пора просыпаться — там люди о помощи просят.

Глава 19. Прорыв

Переход в явный мир произошёл не сразу. Обвиняющий голос Наставника, ещё какое-то время, гремел в голове и ему вторили мои вопли из второго Сна. Или не мои? Лёжа на спине, я таращился выпученными глазами в потолок, а спустя несколько секунд, начал понимать, что слышу уже совсем другие крики.

Вскочив с дивана, быстро подошёл к окну и распахнул его. Вместе с прохладой зимнего вечера, внутрь ворвались громкие возгласы и протяжный звук автомобильного клаксона. На улице собралась небольшая толпа людей, которые явно были чем-то взволнованы и напуганы. Несколько мужчин вступили в перепалку с водителем автомобиля, который направлялся в глубь квартала, и что-то эмоционально ему объясняли, указывая в том направлении. Наверное, я мог увидеть— что там творится — с балконного окна, но решил не терять время. Моё Чувство итак стучало в груди набатом. Кошка, поджав хвост, забилась в угол и жалобно мяукала, даже До́мник заглянул, внимательно наблюдая за моими сборами.

Удивительно, но обычного мандража и паники, перед лицом опасности, не было. Разум был спокоен и рационален, тело действовало на автомате. Я надел свою рейдовую экипировку, без единой заминки. Закрепил ножны с кукри на поясе, справа за спиной. На левый бок, чуть спереди — деревянный нож. Грудь и спину пересёк ремень компактной сумки, которая ещё и крепилась к ремню клипсой, на левом боку, чуть сзади. В ней — зелья и две металлические пластины с первыми моими Печатями, которые я только начинал осваивать. Металл — древнее золото. Размер — с тетрадный лист и почти такой же толщины. Доля «Крепость» не даёт пластинам гнуться, а закруглённые края — «неумелому дурню порезаться».