Долина белых ягнят

— Ты что, Сентраль? На голову напялил пакостную фуражку и воображаешь себя Гитлером? Чтоб тебя выволокли за ногу, как дохлую собаку! Зачем черепицу бьешь? Разве черепица сделала тебя убогим по уму? Забыл язык матери, говоришь выстрелами. — Хабиба обрушила на Сентраля поток слов.

— Советую тебе изучить этот язык. Иначе вас не добудишься. Разоспались. Скоро вам на вечный сон. Где твои красавицы? Зови их сюда, живо! Бургомистр приказал…

Хабиба еще не знала, что такое бургомистр и кто он.

— Пусть твой бургомистр сам идет сюда.

— Он придет по твою душу в свой срок. Где там Апчара? И эта, как ее, русская сноха? Пусть берут лопаты… Пойдут убирать трупы. Ну! Долго я буду ждать? — Сентраль дал очередь по трубе. По черепице посыпалась кирпичная крошка. — Трупы вздулись. Вонь такая, скоро весь аул задохнется. Живо!

— Где это видано, чтобы девушки хоронили умерших? Почему ты не скажешь своему бургомистру? Нет у нас такого обычая.

— Твоя дочь полдивизии похоронила. Похоронит еще.

Ирина и Апчара стояли за дверью и все слышали.

— Не надо дразнить гусей. Хуже будет. — Ирина начала одеваться. — Делать нечего. Придется подчиняться Сентралю.

Женщины взяли лопаты, вскинули их на плечо и пошли по той самой улице, по которой проехали вчера немецкие мотоциклисты. Старики, ребятишки, другие женщины присоединились к ним — все с лопатами. Шли молча. Сентраль разделил людей на две группы. Одной предстояло хоронить убитых животных, лошадей и коров, погибших во время бомбежки, а другой — людей. Немцев приказали не хоронить, а складывать отдельно для отправки в Нальчик. Там на площади в центре города будет устроено немецкое кладбище. Позади разновозрастной толпы с лопатами скрипели арбы.

Пришли в бывший колхозный сад. На него нельзя было глядеть без слез. Словно ураган пронесся и обломал все ветки. Земля усыпана битыми грушами и яблоками. Целые кроны, осыпанные плодами, валялись на земле. Но страшнее обломанных деревьев было то, что среди золотых яблок и груш там и тут лежали мертвые люди. Разбитые повозки, орудийные лафеты, ящики с минами и снарядами, скелеты сожженных грузовиков.

От тела к телу бегали какие-то женщины, как видно, искали своих, переворачивали трупы, чтобы взглянуть в лицо.

В саду уже работали люди, в том числе Бекан со стариками. Они подбирали мертвых. Молча, сосредоточенно, неторопливо клали старики труп на носилки, потом становились полукругом, и каждый шептал молитву, вытянув руки, как во время молебствия в мечети. Многие шептали не молитву, а посылали проклятья гитлеровцам. Другие молчали — нельзя произносить слова из священного писания, если не знаешь, что за труп перед тобой: правоверного или неправоверного. Однако носилки несли к подводе или яме, высоко подняв их, как привыкли нести покойника на кладбище. Это было единственное, чем можно было выразить свое отцовское отношение к воинам, о которых скорбят, когда хоронят.

Старики переговаривались вполголоса:

— Горькая участь. Никто не будет знать, кого мы хороним.

— В одну яму…

— Как перед аллахом они предстанут?..

— Аллах-то разберется. Как живые разберутся, кто погиб, а кто пропал без вести?

Женщины вырыли глубокую яму. Апчара и Ирина оказались на дне могилы. Они выбились из сил, но сменить их никто не мог. Появился уже и надсмотрщик, из своих же, аульских, но с автоматом в руках. Стоит над ямой и издевается:

— Ничего, ничего. Ваши отцы всю жизнь нам рыли яму. Наверно, передали вам свой опыт. — В первую очередь он имел в виду, конечно, Апчару, потому что знал ее отца.

Апчара, раскрасневшаяся от непосильного тяжелого труда, не удержалась, ответила:

— Знала бы, и я бы им помогла. Самую глубокую я бы вырыла для тебя.

— А я и рыть не буду, — смеялся надсмотрщик, — заставлю, и ты сама себе могилу выроешь. Мне не такие, как ты, желали смерти, но, видишь, я уцелел. Их столкнул в яму, а сам вот стою над вами.

— Предал своих? — Апчара бросила лопатой ком глины к ногам конвоира. — Смотри, твоей ноги коснулась земля из могилы. Мертвые, которых захоронят в этой яме, сведут и тебя в могилу.

— Апчара, замолчи ради бога, — взмолилась Ирина. Она боялась, что конвоир рассердится и даст очередь из автомата. — Копай молча.

— Я копаю. Даже хочу лишнее место выкопать…

— Для себя? — спросил конвоир.

— Да. Слишком большая честь для тебя лежать в могиле вместе с воинами, павшими в честном бою.

— Апчара! Ты больше копаешь языком! — совсем испугалась Ирина.

Конвоир уже не шутил.

— Замолчи. Иначе я заставлю тебя замолчать на веки вечные. — Злорадная ухмылка сошла с лица, изъеденного оспой, серые глаза сузились. Он нервно перебирал пальцами и в любую секунду мог дать очередь. Отвечать за это ему бы не пришлось.

Сентраль ходил от трупа к трупу с мешком, в который клал гимнастерки, ремни, а если на ногах оказывались носки, то снимал и носки.

— Мулла присваивает одежду умершего, — качали головами старики.