На самом деле битва длилась недолго. За это время даже лучший мясник не успел бы разделать тушу даже самого маленького поросенка. Но принцессе казалось, что прошла целая ночь. И ночь, наполненная кошмаром!
Она пришла в себя только тогда, когда Тахор тронул ее плечо кончиком хвоста.
— Ты жива, принцесса?
— Где мы? — пробормотала сквозь не до конца сброшенное оцепенение принцесса и лишь потом окончательно очнулась. Она задрожала от отвращения, увидев черную кровь, вытекающую из рваных ран Тахора. Но еще отвратительнее была запекшаяся кровь, к которой прилипли куски кожистых мышиных крыльев.
— Жаль, что ты не ранена, — пророкотал Тахор. — А то бы я не удержался и сам откусил от тебя кусочек, как хотела мышь! — Он зарычал и, протянув черный волосатый хвост с голым кончиком, погладил принцессу по плечу, отчего та вздрогнула, словно от удара бича. — Ты такая аппетитная! Но тебе холодно! Твоя кожа уже как мрамор! Нам надо спешить, а то ты умрешь раньше времени! К тому же, где-то здесь неподалеку живет одна тварь с очень дурным характером, и она наверняка уже почувствовала запах крови. А я бы не хотел с ней встречаться, хоть она и приходится мне дальним родственником. Потому что я уверен, что она об этом не знает!
Тахор снова расхохотался, потом схватил Гизеллу, грубо забросил ее на плечо, словно она была мешком с зерном, а не живой прекрасной девушкой, и двинулся дальше, вниз, во тьму.
Обезьяна, которая вела Конана за собой, устала быстрее, чем он. Чего и следовало ожидать. Зверек с такими глазами — добыча хищников, а не мечта самок. Пришлось посадить его на плечо. Обезьянка, казалось, заснула. Конан не стал нарушать ее покой. В конце концов, он и сам неплохой следопыт, и его нос, хоть и не сравнится с носом животного, но тоже способен указать путь. А здесь путь чувствовался весьма сильно. Красавица, потерявшая изящный серебряный браслет пользовалась благовониями, оставившими ароматный след в пещере, где не было ветра, чтобы развеять его.
Но, в конце концов, и Конан устал. Устал от темноты и неизвестности. Ожидание опасности тоже требует немало сил. Поэтому, когда они вышли на свет, в большую пещеру, киммериец вздохнул с облегчением. Но оно длилось ровно столько, чтобы закончить вдох, с выдохом пришлось задержаться.
В красном свете, который не был ни лунным, ни солнечным, было видно, что пол пещеры устлан мертвыми летучими мышами. И залит кровью. Мыши были обезглавлены, раздавлены, разорваны, у кого-то не хватало крыла, у кого-то лапы. А над побоищем клубился странный красный туман — и стоял отвратительный запах.
Обезьянка задрожала всем телом и уткнулась в человеческое ухо.
— Да, мне тоже это не нравится, — сказал Конан, но зверек, конечно, ничего не мог ответить.
Любой туман таит в себе опасность, но красный туман, образовавшийся из крови, вдвойне опасен. Особенно здесь, в глубине Карпашских гор. И хуже всего, что одним жутким видом не ограничивалось. Уши улавливали тихое, но постоянное шипение, как будто выдох старца. Конан непроизвольно напрягся и сжал меч. Внутри красного тумана словно шевелились тени. Или это всего лишь игра воображения!
Шипение стало нарастать. Обезьянка вцепилась в плечо Конана, глубоко вонзив когти. Но он едва замечал это, почти не чувствуя боли, настолько сосредоточился на другой задаче. Он пригнулся и полуприсел, перехватив поудобнее меч.
Обезьянка вдруг резко взвизгнула, и в этот момент Конан тоже увидел это. На него во всю прыть, высоко поднимая ноги, неслось самое жуткое существо, изо всех виденных им прежде.
Двуногое, но с коленями, обращенными назад, с вытянутой головой крокодила и четырьмя передними ними конечностями размером оно было со слона, вставшего на задние лапы, а красная чешуя, покрывавшая кожу почти полностью, явно служила неплохой защитой от меча. Чешуя отсутствовала только на голове, но, судя по остальному, череп у твари мог соперничать по крепости с самой лучшей броней. Чудовище бежало, как боевой петух навстречу врагу — чешуя у него встопорщилась как перья. Оно слегка пригнулось, как раз, чтобы мигом откусить Конану голову. Зверек на плече киммерийца возопил, что было мочи.