Долина Иссы

Должно быть, он был пытлив, стремился постичь суть всякой вещи и искал общества себе подобных. Эти поиски привели его в Кейданы. Вероятно, там он много учился, чтобы чувствовать себя на равных в диспутах при свечах, где оружием были цитаты из Писания: нет, сударь, диалектика ваша лукава и более софистикою именоваться достойна, ибо место сие по-гебрайски иначе толкуется; что же вы, пан брат, творите — или по-гречески и латынски неясно сказано, что так и так толковать должно? Во времена оны троичники,[48] верные ученики Кальвина, и двоебожники,[49] и даже те, кто вслед за Симоном Будным отказывался почитать Христа, не притесняли друг друга. Их взаимную ненависть смягчало влияние князя Радзивилла, который, будучи приверженцем женевской Церкви, не возбранял вести богословские диспуты и даже склонялся к новшествам. При его дворе нашли пристанище несколько бежавших из Польши ариан, и никто не причинял им зла, хоть им и приходилось проявлять некоторую осмотрительность.

Погружался ли Иероним Сурконт в воду то есть крестился ли он в зрелом возрасте, как предписывали Братья, считавшие крещение детей недействительным? Неизвестно. Во всяком случае, троичником он быть перестал, а муки, которые претерпел Сервет без малого за сто лет до него, были все еще живы в его памяти. То, что трехглавый Цербер, поставленный по дьявольскому наущению на место Единого Бога, есть чудовище, претящее разуму, он принимал как откровение. Ему была понятна важность утверждения, перевернувшего вверх дном весь прежний порядок: Бог един, и едино Писание — ясное, не требующее толкователей его тайн. Кто читает его, сам узнаёт, как жить, и возвращается ко временам апостольским — сквозь века, пытавшиеся затемнить схоластикой простые слова Христа и пророков. Кальвин остановился на полпути, убив Сервета из страха перед истиной. Кто не уничтожит Цербера, тот не сумеет полностью освободиться от бормотания, индульгенций, месс за души усопших, молений о заступничестве святых и тому подобного колдовства.

Судя по имеющимся скудным данным, в споре, который много десятков лет разделял Братьев, Сурконт склонялся к наследию Петра Гонезия. Это значит, что, полагая надежду спасения души в Иисусе Христе («аз есмь аки пес смердящий пред лицем Господа Бога моего», — разобрали надпись на одной из его книг), он утверждал, что Христос не был единосущен по божеству Отцу, что Логос — незримое, бессмертное Слово — претворился в тело в лоне Девы, и уже от Логоса ведет начало Христос. С трепетом, благодарностью и отрадой переживал он человеческую природу Иисуса — но не так, как нонадоранты,[50] которые не видели разницы между Ним и Иеремией или Исаией, а на Ветхий Завет ссылались чаще, чем на Новый.

Однако как быть с трудом Гонезия «De primatu Ecclesiae Christianae»,[51] который Иероним Сурконт, вероятно, изучал, и с трудами его последователей? Предок Томаша не мог пренебречь их аргументами в другой, практической сфере, — а аргументы эти долго отзывались эхом на синодах Литвы, ибо твердо опирались на Евангелие. Разве не сказано: «Биющему тя в ланиту подаждь и другую: и от взимающаго ти ризу, и срачицу не возбрани»? Разве не сказано: «Остави мертвыя погребсти своя мертвецы: ты же шед возвещай Царствие Божие»? Разве не сказано: «Слышавый же и не сотворивый подобен есть человеку создавшему храмину на земли без основания: к нейже припаде река, и абие падеся, и бысть разрушение храмины тоя велие»? Иудеи и еллины, рабы и господа должны быть равны, ибо все они братья. Христианин не проливает кровь, отстегивает меч. Дарует свободу крепостным. Продает имение свое и раздает нищим. Только так он становится достойным спасения и только этим отличается от нечестивых, чьи дела противоречат словам.

В период, о котором речь, синоды Литвы уже отвергли эти суровые требования, что привело к досадным пререканиям с Польскими братьями. Вероятно, Сурконт отражал их аргументы, ссылаясь на Ветхий Завет и примеры из опыта. Освободить крепостных (воистину страшны были кабала и нищета, в которых они жили)? Но ведь свобода привела бы их к язычеству, варварству и разбою. Когда при жмудском старосте Рекуте такая попытка была предпринята, они разбежались по лесам и оттуда совершали набеги, грабя и убивая. Впрочем, далеко ходить не надо — взять хотя бы крестьянский бунт с воскрешением старых богов, от которого пострадали и паны из долины Иссы. Отстегнуть меч? Плохое время выбрали сторонники Гонезия, чтобы убеждать в этом: на востоке, за Днепром, не утихала война с Иваном Грозным. Они проиграли голосование на синодах и уже не оправились от этого удара.