Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца

Билли уложил ее со своими одеялами и несколькими жестянками. Он не знал, от какой болезни умер индеец — может быть, от заразной. На всякий случай, чтобы предупредить других, которые могут пробираться той же дорогой, он укрепил над шалашом, где тот умер, шест с красной тряпкой — знак оспы на Севере.

После этого он стал пробираться дальше по глубокому снегу среди бушующей метели, понимая, что для него остается один шанс из тысячи, и этот единственный шанс в том, чтобы идти по ветру.

В конце этого дня непрерывной борьбы с метелью, Мак–Вей устроил себе стоянку у небольшого лесочка, похожего больше на кустарник. Он заметил, что лес и каждое дерево или куст, которые он встречал после полудня, были обнажены со стороны севера. Он приготовил и съел последнюю пищу и на следующий день пошел дальше. Маленький лесок перешел в жалкий кустарник, а кустарник в обширную снежную пустыню, в которой беспощадно хозяйничала метель.

Весь этот день он искал дичь, искал какого–нибудь признака птиц. Он жевал кору, а после полудня набрал полный рот лисьего меха, от которого у него вздулось горло, так что он с трудом мог дышать. Вечером он сварил себе чаю, но есть было нечего. Он ощущал острый, мучительный голод. На следующий день — третий — это была настоящая пытка. Процесс голодания идет очень быстро в этой стране, где наиболее приспособленные должны для поддержания жизни есть четыре или пять раз в день.

Вечером он поставил палатку, разложил небольшой костер и заснул. Он едва смог подняться на следующее утро. Когда он встал на ноги и почувствовал, что метель с прежней силой режет лицо, услышал тот же свист и вой над снежной пустыней, он понял, что настал его последний час, и он стоит перед лицом смерти. Непонятно почему, он не почувствовал ужаса. Он сознавал, что даже по ровному месту он едва ли сможет передвигаться на лыжах. Но это не пугало его так, как пугало вначале. С каждым часом он становился слабее и слабее. Внутри его еще теплилась жизнь, и он говорил себе, что если смерть неизбежна, то это, пожалуй, лучший вид ее. По всей вероятности, она будет безболезненна, даже приятна. Мучительное, терзающее ощущение голода, прокалывавшее его точно острыми ножичками, уже прошло. Он не чувствовал также жгучего холода. Он просто испытывал желание лечь на мягкий снег и спокойно заснуть.

Он знал, что это будет вечный сон и что северные лисицы растащат его кости, и противился соблазну. Вьюга по–прежнему мчалась прямо на запад с Гудзонова залива, неся с собой бесконечные облака снежинок круглых и твердых, как мелкая дробь. Этот снег сначала, как ему казалось, пронизывал насквозь его тело, путался у него в ногах, пытаясь свалить его, и наметал на его пути сугробы и горы. Если бы ему хотя бы набрести на лес, на какую–нибудь защиту! Теперь он больше всего мечтал об этом.

Когда он последний раз смотрел на часы, было девять часов утра. Теперь приближался вечер. С тех пор вьюга почти ослепила его. Он не видел на десяток шагов впереди. Но остаток жизни все еще теплился в нем. Это была героическая искра жизни, мужественная искра, ее нелегко было загасить. Она говорила ему, что, когда он доберется до какой–нибудь защиты, он еще почувствует это, и он должен бороться до последней возможности. Мешок на спине не тяготил его, он не ощущал его веса. Он не замечал, делает ли он милю иди десять миль в час. Скорость не играла для него никакой роли.

Многие при таких условиях зарылись бы в снег и спокойно умерли бы, наслаждаясь прекрасными видениями, которые как бы в утешение снятся тем, кто умирает от холода и голода. Но горевшая в нем искра все–таки в конце концов довела его до маленького перелеска, который представлял некоторую защиту от ветра и снега. Ему стало немного теплее. Искра вспыхнула и послала ему новые видения.

Через некоторое время он отдал себе отчет, что уже ночь, где–то впереди блеснул свет, а вокруг была полная тьма. Первой его мыслью было, что это костер где–то за много миль впереди. Потом он сообразил, что это свет в окне хижины. Он потащился вперед и, когда добрался до двери, попытался крикнуть, но его распухшие губы не издали никакого звука. Прошло не меньше часа, пока ему удалось вытащить ноги из лыж. Он стал искать ручку, надавил на дверь и ввалился внутрь.