Долина новой жизни

Милли вошла в комнату со сконфуженным видом.

— Простите, я попала не в ту дверь. Я не хотела войти прямо в кабинет.

— Какие пустяки! Не все ли равно? Раздевайтесь, я возьму ваш плащ. Ну, дайте мне на вас взглянуть. — С этими словами Мартини снял с лампы абажур. Мужской костюм облегал стройную фигуру молодой женщины. Лицо ее, свежее и румяное от вечернего холода, было тонко и красиво. Коротко остриженные волосы были расчесаны на пробор.

— Никаких перемен, все такая же, как прежде. А вы?

— Я, как видите, постарел. Был болен. Садитесь сюда, поближе, поговорим. Расскажите мне, что нового?

Они уселись друг против друга около стола; Мартини не сводил глаз со своей собеседницы, пока она говорила.

— Мы узнали о вашем побеге, синьор Мартини, на другой день, об этом было сообщение… Я очень беспокоилась о вас… Ваши ранения признавались опасными.

— Нет, нет, вы скажите мне о себе! Как живете, что чувствуете? Почему вы оставили Женский сеттльмент и оказались здесь, в Высокой Долине?

Молодая женщина не сразу ответила, она как будто бы обдумывала, что ей сказать.

— Я не знаю, синьор Мартини, насколько вы осведомлены о том, что происходило в Долине в последнее время. После маневров, которые окончились так печально — гибелью тысяч людей от какой-то ужасной болезни, — у нас все пошло неладно. Внезапные заболевания со смертельным исходом долго не прекращались. Главным образом страдали участники маневров; хотя комиссия и установила причины этого несчастья, тем не менее всем стало ясно, что нам сообщается не все; это нарушило наш обычный покой и уверенность. Разъяснения с трибун и через внушители, конечно, имели свое действие, но все же чувствовалось какое-то беспокойство среди наших жителей. Многим казалось, что способ выращивания людей в инкубаториях, требует каких-то поправок. Все, что было сделано нашими учеными для выяснения темных сторон этого явления, не удовлетворяло массы. Внешне они оставались спокойны, но какое-то брожение…

— Вы молодец, Милли, вы сильно развились. Неужели эта катастрофа на маневрах разбудила вас и всю эту однообразную многомиллионную массу?

— Благодарю вас, синьор Мартини. О себе я могу сказать, что я многое осмыслила.

— Может быть, вы усомнились и в пользе подавления в людях чувств и инстинктов?

— Нет, синьор Мартини, об этом я не задумывалась, — просто ответила Милли.

— Бедняжка, я боюсь, что придет время, когда и эту сторону жизни вы признаете неправильной.

— Не думаю.

— Итак, в абсолютной власти Куинслея появилась трещина, — задумчиво произнес Мартини.

— О, нет, к нему относятся с полным доверием, тем более что он делает все, чтобы выявить недостатки, разыскать виновников и привлечь новые ученые силы — как местные, так и со всех концов мира. К нам приехали уже многие выдающиеся люди.

— Помилосердствуйте, Милли, вы говорите словами внушителей, сознайтесь, что они вдалбливают вам эти мысли ежедневно!

— Конечно, об этом говорится на всех собраниях и, наверное, не обходится без постоянного внушения.

Мартини вдруг что-то вспомнил; лицо его отразило крайнее любопытство. Он пододвинулся ближе к Милли и спросил, сам не зная почему понизив голос:

— А здесь, в Высокой Долине, как вы чувствуете себя?

— Я вас не понимаю.

— Лучше вам или хуже? Поймите, Милли, здесь еще нет внушителей. Они будут не скоро, и еще нужно время, чтобы соединить их с общей сетью…

Гостья задумалась, даже приоткрыла свой красивый рот, обнажив белые ровные зубы.

— Правда, я чувствую себя здесь скверно! Многие другие жаловались на то же самое. Какая-то вялость, тоска, сомнения. Неужели в этом повинно отсутствие внушителей?

— Ну, а еще что вы чувствуете? — допытывался Мартини. — Подумайте хорошенько.

— Кажется, ничего.

— Может быть, какие-нибудь волнения, какую-то неудовлетворенность, стремление к чему-то далекому, неясному?

— Отчего вы меня спрашиваете?

— Мне интересно узнать, не действует ли на вас эманация радия?

— Если она действует так, как вы говорите, то, мне кажется, я этого не испытываю, — задумчиво произнесла гостья. — А, впрочем, это трудно сказать. Последние дни я сильно тосковала.

— Ну, а теперь, Милли, скажите мне откровенно: вы относитесь ко мне как прежде?

— О, конечно!

— То есть так же безразлично?

— Я не могу вам сказать того, что вы хотели бы. Это была бы неправда, но я всегда была рада видеть вас. Вы такой веселый, много знаете…

— Мое веселье безвозвратно пропало.

— Почему?

— Не знаю, теперь я уже не тот. Ну, оставим это, Милли, вы мне рассказали очень интересные вещи. За это я вас угощу превкусным пуншем. Подождите.

Мартини распорядился. Слуга принес кипяток, хороший французский коньяк, сахар и лимон. Хозяин готовил пунш сам. Гостья смотрела на него с любопытством.

— Ну вот, Милли, готово. Ваш стакан. Давайте чокнемся. За прежнюю любовь! — Он горько усмехнулся. — Позвольте, моя дорогая, вашу прелестную ручку.

— Если вам это нравится…

Милли протянула ему руку, а он забрал обе и покрыл их бесчисленными поцелуями.

— А вам это не нравится?

— Мне все равно, — равнодушным голосом ответила молодая женщина.

— Вам не жаль меня?

— Жаль.