Долина новой жизни

— Не может быть! Вы клевещете на моего отца! — вскричал с негодованием молодой Куинслей. — Я не верю вам, это гнусная ложь. — Он вскочил, освещенный пламенем, с горящими гневом глазами, он имел вид разъяренного человека.

Анжелика спохватилась. Она сделала большую ошибку, кинув в глаза сыну все, что думала об его отце. Но делать нечего, сказанного нельзя возвратить; уверять, что она права — глупо, выпутываться — унизительно и бесполезно.

— Скажите, что это неправда! Что вы преувеличили! Убил Леона Гаро, великого Гаро! Это же страшное обвинение. О, скажите, что вы солгали! кричал Роберт. Он тронул ее за плечо. Она продолжала хранить молчание.

— Хорошо, я этого так не оставлю. — Роберт заметался вокруг костра. Анжелика не ответила.

Пламя поглотило уже все сучья, только раскаленные угли еще разгоняли темноту.

Роберт сел рядом с Анжеликой, тихо заговорил:

— Вы ударили его ножом, я знаю… Теперь мне все понятно. Так иногда делаются неожиданные открытия.

Мадам Гаро сидела не шевелясь. Роберт устроился у скалы.

Так прошел час, другой. Холод давал себя знать, и Роберт встал, снова раздул огонь. Неверный свет костра падал на две молчаливые фигуры.

Медленно тянулось время.

Звезды давно погасли. Небо светлело. Трава и деревья, покрытые росой, еще спали в предрассветном полумраке. Но вот проснулись птицы, их гомон несся отовсюду: они наперерыв рассказывали друг другу сны, которые видели ночью.

Заря накладывала на землю розовые тени.

Анжелика тоже проснулась, дрожа от холода. Она сразу вспомнила свой рискованный разговор с Робертом. Молодой человек лежал возле потухшего костра, положив голову на руку, и крепко спал. Лицо его, несмотря на резкие черты, хранило во сне выражение детской беспомощности.

Мадам Гаро тихо встала и, наскоро поправив волосы, осторожно принялась разжигать огонь.

Лучи еще невидимого из-за скалы солнца, как золотые стрелы, пронзили небо. Птицы сразу замолкли — начался день с его повседневными заботами.

Роберт Куинслей проснулся и устремил взор на молодую женщину. Оба они, по-видимому, чувствовали одинаковую неловкость, не знали, о чем говорить.

— Сейчас я разыщу свой аппарат и полечу домой, чтобы принести вам новый, — сказал наконец Роберт, грея над костром руки.

— Вам незачем беспокоиться, — отвечала Анжелика сухо, — вы можете прислать его с кем-нибудь.

— Мне будет приятно сделать это самому.

Анжелика промолчала. Слова Роберта удивили ее. После вчерашнего приступа гнева он говорил с ней совсем не так, как она ожидала.

— Я отправлюсь сейчас, чтобы не терять времени. Вот вам таблетки. Внизу, под скалой, есть небольшой родник, там прекрасная вода. Ожидайте меня здесь, я схожу за водой. — Но, уже уходя, он обернулся. — Прошу прощенья за вчерашнее. Моя горячность извинительна. Обвинения против отца слишком неожиданны и чудовищны…

— Это моя вина. Я не должна была говорить с вами об этом. Забудьте все, — сказала Анжелика.

— Мне жаль вас. Впредь я обещаю вам…

— Благодарю вас. Я надеюсь, что не буду злоупотреблять вашим расположением.

— Вы относитесь ко мне с недоверием. Я понимаю это, но будущее покажет, что вы можете на меня положиться. — Молодой Куинслей повернулся и исчез за скалой.

Мадам Гаро осталась одна.

Солнце величаво выплыло из-за гор. Остатки тумана поднимались из глубоких ложбин, как дым, скользили меж деревьев и быстро таяли.

Мадам Гаро умылась, проглотила таблетки, напилась и села греться на солнце.

«Нет, Роберт не похож на своего отца; он вспыльчив, но, по-видимому, добр и сердечен. Каюсь, что бросила ему в глаза все эти обвинения. Его горячность хорошо характеризует его как сына, его негодование по поводу ужасной расправы с Леоном показывает, что он действительно ничего не знал о действиях своего отца… Это сильный, энергичный, настойчивый и умный человек, этот Роберт, и в то же время он благородный человек. Недаром о нем прекрасно отзываются все. Он расположен ко мне. И это его бескорыстное расположение трогает меня. Конечно, я не буду пользоваться им, но все же, на всякий случай, я имею заступника, — размышляла она. — На свете легче живется, если имеешь хороших друзей».

Она огляделась, и окружающий ее ландшафт показался ей не столь суровым и диким, как раньше.

Вскоре мадам Гаро получила приказание снова явиться в лабораторию Куинслея. Когда она явилась в свою комнату, ее удивила происшедшая там перемена: удобный письменный стол был отодвинут в сторону, на месте его стоял другой — длинный, неуклюжий, специально приспособленный для больших чертежей и таблиц. Характер ее работы изменился. Она должна была раскрашивать непонятные для нее наброски, сделанные карандашом на больших листках. Объяснения давал Крэг, причем держал себя крайне сухо.