Долина роз(Приключенческая повесть)

Андрей Матвеевич вышел из простых людей. Хитростью, упорным трудом, сметкой он сколотил себе капитал и быстро пошел в гору, умело используя возможности обогащения на Урале в годы «золотой лихорадки». Нажив с течением времени многомиллионное состояние, будучи промышленником, известным в деловых кругах всей России, он так и остался в жизни грубоватым мужиком, настойчивым и цепким, порой жестоким. Отец уважал его за деловитость, за умение, с которым он ворочал своим огромным делом, управлял армией рабочих и специалистов своих предприятий. Дубов уважал отца за энергию, знание дела, исполнительность и честность. «Другого прогнал бы за вольнодумство, — часто говорил об отце Дубов, — а с ним дружу. Знающий и честный работник».

Англичанин в пути всегда ехал верхом. Его вороной жеребец был хорошо выезжен. Пытливо осматривая окрестности, Рисней порой восклицал:

— Такие просторы и богатства! И почти не заселены!

Георгий Дубов красовался на коне, сверкая оружием и погонами. Николай скупал, читал и спал, поудобнее прикорнув в повозке. Андрей Матвеевич приказал оседлать приобретенного у муллы рысачка и порой садился верхом. Рысачок был диковат, вставал на дыбы, бросался в сторону, но Дубов скоро усмирил его, показав себя хорошим наездником.

Ахмет Гареевич был всегда в отличном настроении, хотя дел у него было больше всех. Он выполнял обязанности кучера, конюха, когда требовалось, грузил, упаковывал, а уж все, что касалось ухода за лошадьми, целиком было на нем.

Марфуга хлопотала возле Клавдии Никитичны и матери, помогала мужу и Фоме Кузьмичу. Старый повар показал, что его искусство тоже что-то стоит и ловко орудовал возле огня, решительно привлекая в помощники женщин, а меня гоняя за хворостом.

Мы остановились в глухой долине у заброшенного, разрушенного хуторка, когда-то стоявшего у старой дороги.

— Здесь будет дневка, — сказал отец. — Дадим отдых коням.

— И людям, — с трудом слезая с тарантаса, добавила Клавдия Никитична. — Все кости ноют, все бока болят.

Разбили, как обычно, палатки, поставили в них походные кровати. Отец натянул между деревьями гамаки для матери и Любы. Долина была небольшая, стиснутая со всех сторон горами. В северной стороне долины виднелось начало узкого, каменистого ущелья. Шумя по камням, несся по нему пенистый поток. Еле заметная, заросшая травой дорога уходила куда-то дальше.

Осматривая в сопровождении Вещего окрестности, я встретил отца и Андрея Матвеевича при входе в ущелье. Они осматривали его с видом людей, уже побывавших раньше в этих местах.

— Нет сомнения, — сказал отец, — это и есть Гремящий поток. И долина приметная, и развалины эти я помню. В те годы здесь жили два-три хозяина. Помните, мы останавливались здесь на ночлег, ели баранину, пили кумыс? Теперь и путь этот заброшен, и хуторок разрушен… Ушли люди… Давно это было.

— Да, много воды утекло в этом потоке…

Оставив их вычислять, сколько воды утекло за эти годы, мы с Любой, захватив ружье, корзиночку для ягод и Вещего, отправились в луга.

— Дети! — крикнула нам вдогонку мать. — Не ходите далеко от лагеря! Могут напасть волки или медведи!

— А у Влади ружье, и с нами Вещий, — гордо возразила Люба. Девочка твердо верила в мою храбрость и искусство стрелка.

Мы исходили вдоль и поперек долину, взбирались на склоны горы. Скоро корзиночки наши были полны земляники, душистой и вкусной, какой мы, кажется, не ели никогда. С корзинами ягод и букетами цветов мы возвратились в лагерь.

— Мама! Папа! — воскликнула, подбегая, Люба. — Смотрите, какая прелесть! Кушайте, пожалуйста, мы еще наберем!

Все восседали на ковре, заставленном посредине посудой, закусками, меж которых возвышался самовар. Но почему-то все молчали. Обескураженная молчаливой встречей, Люба притихла и притулилась возле матери. Оставив ружье, корзину с ягодами и букеты, опустился на ковер и я.

Все казались чем-то сильно озабоченными.

— Выбор, по-моему, один, — молвил после длительного молчания Андрей Матвеевич, — воспользоваться гостеприимством заветной долины. Вы увидите сами, какая там благодать и насколько там безопасно. Мы с Борисом Михайловичем еще в городе решили воспользоваться нашим давнишним открытием и переждать бурю в этой тихой обители. Это лучше, чем пускаться по бурным волнам колчаковского царства и со страхом следить за переменами фронта. В этой долине сам черт нас не сыщет!

— Андрюша! — упрекнула мужа Клавдия Никитична. — Черт тут ни при чем.

— А что, мать, — с досадой возразил Дубов, — думаешь, сладко бы было в Сибири? Войско Колчака бежит, красные наступают, в тылу пошаливают партизаны… На кого надеяться, куда прислониться? Дело решенное: остаемся здесь, отсидимся, подождем, пока все утихомирится.

— Может, положение не так мрачно? — произнес Рисней. — Военное счастье изменчиво. Неделя-другая — и покатятся красные вновь назад?

Андрей Матвеевич сказал решительно:

— Ну, господа, разговоры надо кончать. До осени, а может и до весны придется пожить в нашей богоданной долине. Я, по крайней мере, в Сибирь не поеду. А вы как хотите.