Долина смерти. Век гигантов

Вернувшись к себе в пещеру, дьякон долго и с усердием упрекал себя в том, что проворонил благоприятный момент: ведь нужно было только воскликнуть:

— Господи, господи, тебя ли я вижу?…

А он даже этого не мог сделать.

Все-таки встреча с «неопалимой купиной» влила в его грудь огромную, прямо фанатичную надежду на спасение. Но если бы он хотя немного был знаком с ботаникой и знал, что растение, выделявшее из своих цветов летучие, легко воспламеняющиеся эфирные масла, известно каждому туземцу под названием «неопалимая купина», а ботаникам под именем «Диктамнус фраксинелля» — вряд ли дошел бы он до такого состояния экстаза, в которое его повергла встреча с таинственной куртинкой, несгораемым кустиком.

После встречи он уже не молился, а целыми днями распевал торжественные псалмы, с минуты на минуту ожидая благовещения и вслед за тем вознесения своего на небо. Дикий медок с этого поворотного момента употреблялся им в самых неумеренных количествах, отчего отшельник уже не ходил на ногах, а ползал на животе, все же продолжая воздавать хвалу Господу Богу.

И вот дождался он долгожданного.

Был день шестой и день субботний.

Святой отшельник, не уподобляясь «творцу», почившему в субботу от миротворческой работы, интенсифицировал в этот день молитвы, пост и покаяния, на дикий медок особенно приналег, а за отсутствием акрид — на жареные каштаны. К ночи, изнуренный до трясения в ногах, он с трудом вполз на площадку утеса над пещерками, опрокинулся навзничь и уперся мутным от поста взором в холодное облачное небо.

— Господи, господи, — прошептал он, — кажется, я готов…

— Ты готов?… — прогремел вдруг голос, падая из черного прорыва в облаках.

— Ты готов? — переспросил он и, не получив ответа, предложил императивно-угрожающе:

— Тогда лети-им…

Небо колыхнулось, как в тазике вода, и звезды, облака, черные провалы понеслись с головокружительной быстротой книзу, к земле, к утесу, на тело дьякона… Мимо ушей засвистал леденящий вихрь. Больно застрекали в лицо длинные лучи звезд… Какие-то темные фигуры разбегались с пути в стороны, подобные распуганным в пруду головастикам.

— А ведь я лечу… — сообразил вдруг дьякон, приняв вначале и голос и странное поведение неба за обычные осложнения при долговременном посте и питании диким медом.

— Лечу! Лечу! Да еще как!.. Возношусь, мать честная…

Скоро его восторг, впрочем, прошел: стало дьявольски холодно. Сырость, пронизывающая насквозь, привела трясущиеся конечности дьякона в состояние еще большего трясения… Осторожно ворочая головой, он огляделся и увидел, что со всех сторон, сверху и снизу окружен молочнобелым дымом, холодным, как дыхание смерти. И еще увидел, что вознесение прекратилось.

— Вот те на!.. — промолвил он и… проснулся. Проснувшись, встал и с удивлением, выросшим до величины небоскреба, убедился, что он все-таки на небесах… Под его ногами ходили, клубясь, густые тучи, их протяженность захватывала беспредельный круг, служивший основанием гигантскому хрустальному своду. На одном конце свода бултыхалось, расплескивая серебряные потоки, янтарно-желтое солнце; на противоположном — так же, как и на всех остальных — ничего видно не было, кроме пограничной с чем-то, сапфирно-голубой стены.

— В общем, скучно… — решил дьякон и попробовал ногой студенистую тучу.

Любопытная история: под тучей скрывалась твердая почва… Дьякон сделал осторожный шаг вперед — никаких сюрпризов. Сделал второй — то же. Тогда он пошел смелей. Немного пошатывало и рябило перед глазами, и в то же время ощущалась необыкновенная легкость тела. На пятом шагу «почва» неожиданно расступилась, и дьякон рухнул вниз… Полетел, цепляясь за острые камни, за скорпиоз-ные кусты… Полетел в мрачную пропасть «Долины Смерти»… На лету сообразил с остановившимся сердцем: я спал на площадке утеса, — к утру туманы всползают на утес, — я принял туманы за тучи…

Роковая ошибка закончилась тем, что отшельник, так и не сделавшись святым, с трехсотсаженной высоты грохнулся на камни, разбился всмятку и…

— Видите ли, уважаемые товарищи, перед нами, несомненно, исключительно интересный случай летаргии, осложненной… ну, как бы это сказать, чтоб было популярно… фабуляторной формой истерии… Что?…

— Сам придумал?

— Да. Это я сам придумал. Такого названия в медицине нет, потому что и болезнь сама еще ни разу никем не отмечалась…

— И-хи-хи… какой умный…

— …Если мое название не популярно, могу сказать еще проще… У уважаемого Василия Васильевича Ипостасина вот уже в течение трех дней наблюдается летаргический сон, осложненный истерической болтливостью; ею и объясняются все эти истории, которые он нам рассказывал три дня кряду и которые, несомненно, дадут нашему уважаемому литератору, товарищу Гончарову, приличный заработок… Как, Гончарка, дадут?…

— Угу…