Долина смерти. Век гигантов

— Нет, мой друг, сомневаться не приходиться, что кража совершена первобытными обитателями этой земли и обитателями разумными. Об этом мне рассказал Керзон, поведали отпечатки ног вокруг стен и сами вы, когда рассказали мне о чьих-то глазищах, смотревших на вас через окно в потолке. Скажу вам более: я уверен, что в самом ближайшем будущем нас может посетить многочисленное общество первобытников. Нет сомнения, что укравшие молот были только разведчиками… Они вернутся и приведут сюда все общество. Вопрос только во времени: как далеко расположено оно отсюда.

У Николки на душе разлилась такая приятность, будто его угостили душистым липовым медом. Перспективы жизни в плиоцене стали вдруг страшно заманчивыми. Но он поспешил вступиться за репутацию первобытников, которые, как уверял врач, были ему родными по духу.

— Ловлю вас на логической ошибке, — сказал он, — вы предположили, что у наших первобытников еще нет частной собственности, и в то же время сказали, что они украли у вас молот. Должен вам пояснить, что там, где нет частной собственности, нет и слова «кража». Кража появилась вместе с частной собственностью, и это есть одно и то же.

Врач задумался на минутку. Угрюмые морщинки на его лице стали таять одна за одной, перегруппировываться в новые запутанные образования, и вскоре вместо них появился старый знакомый Николки — причудливый переплет из хитро-загадочных морщинок.

— Я делаю кое-какое различие между понятием «частная собственность» и понятием «кража», — наконец, сказал он, плотно усаживаясь к Николке на кровать. — Предмет, произведенный лично мною, собственными моими руками, не есть украденный у кого-нибудь. Я никому никогда не отдам его, и все-таки никто не может сказать мне, что я его украл.

— Дудки! — возразил Николка. — Раз вы говорите, что данный предмет, пускай даже произведенный лично вами без эксплуатации чьего-либо труда, вы «никому никогда не отдадите», то этим самым вы крадете у другого человека возможность пользоваться данным предметом…

Скальпель энергично возразил на это, на его возражение последовала очередная отповедь Николки, на отповедь — новое возражение… Приятели сцепились в ожесточенном споре, забыв о коровах, о лошади, о птицах, о Малыше, безнадежно трубившем у ворот, обо всем на свете.

К концу спора, когда на дворе уже стало темнеть, Николка договорился до того, что назвал Скальпеля «контриком» и «вообще антисоциалистом». Скальпель же, яростно возражая против такого обвинения, доказывал, что «он, во-первых, не контрик, а такой же социалист, как и Николка, только не большевик», во-вторых, что «социализм может быть осуществлен не раньше, как в 25 веке, а то и позднее» и, в-третьих, «он вообще не уверен в возможностях осуществления социализма»… В довершение всего он предложил Николке торжественное пари:

— Вот мы встретимся с первобытным человечеством, которое, по всей вероятности, находится в стадии первобытного коммунизма; у него еще нет частной собственности, потому что нет никакой собственности, — мы познакомим это человечество с нашей техникой и культурой, отбрасывая отрицательные стороны последней; попробуй-ка вы после того насадить среди него социализм или, по крайней мере, удержать в чистоте и неприкосновенности его старый, первобытный коммунизм… Даю голову на отсечение, что, как только первобытники вкусят плодов от нашей культуры — даже без отрицательных ее сторон, — среди них тотчас же выделятся способнейшие, и возникнет класс буржуазии…

Смеясь над «социологическим невежеством» Скальпеля, в своем пророчестве относительно «выделения способнейших» повторившего заблуждение старых экономистов, — заблуждение, которое даже современные буржуазные экономисты отвергают, — Николка пари принял, и приятели улеглись спать.

5 Друзья готовятся к встрече первобытных гостей. — Скальпель надеется разрушить устои первобытного коммунизма. — Одним прекрасным утром… — Скальпель в обезьяньем окружении. — Крушение надежд. — Плененная обезьянка. — Мастодонт что-то вспоминает. — На восток, так на восток!

Протекло две недели. Вопреки предсказанию врача, Николка встал не по истечении первой недели, а в середине ее, и к концу второй чувствовал себя по-прежнему здоровым. Ошибка врача оправдалась тем, что он привык делать свои медицинские предсказания на фоне «культурной» обстановки XX века, тогда как здесь обстановка не была «культурной», зато была первобытно-здоровой.

Зима приближалась. Хотя дни все еще стояли сравнительно теплыми, ночи давали себя знать стужей и утренними заморозками.

— Будет крайне студеная зима, — пророчествовал Скальпель, — не забудьте, что мы стоим на грани к ледниковому периоду; это — его веяния…