Читаем «Долина смерти» полностью

Однажды, как по расписанию, в 8 утра немцы провели сильную артподготовку наших позиций, затем на разных понтонах и лодках начали переправляться через Волховец, надеясь преодолеть 30 м за минуту, да наши бойцы тоже не дремали. Почти в упор был открыт ружейно-пулеметный огонь, лодки немцев начали тонуть, многие в панике пытались вернуться на свой берег, но уйти удалось немногим. Наши воины, разгоряченные боем, выскакивали из окопов и стреляли врагов, как охотники зайцев. Такого отпора немцы не ожидали и больше в атаку не ходили.

Пополнение к нам приходило в основном из сибиряков и уральцев, людей закаленных и смелых. Это были надежные воины, показавшие в первом же бою свою боевую выучку. Они знали, что большая победа складывается из малых побед.

Между тем приближалась осень. Начались дожди, слякоть. Ходы сообщения, вырытые в рост человека, в низинах заполнились водой: из окопов воду вычерпывали котелками. По долгу службы мне приходилось бывать во всех землянках и окопах батальона. Однажды, не дожидаясь полной темноты, я с группой бойцов отправился в обход наших позиций. Идти было трудно. Грязь стягивала сапоги. Нас заметили немцы и начали обстреливать из артиллерии. Один из нас пятерых был убит, оставшиеся кое-как пробирались по затопленному ходу сообщения, где вплавь, где — в непролазной грязи 150 м и ввалились в землянку командира роты. Этот случай еще раз доказал, что немцы держали под прицелом каждую точку нашей обороны.

Где-то в ноябре батальон был снят с передовой. Ускоренным маршем мы прошли 19 км. Однако, прибыв на место, никого не обнаружили, хотя признаки пребывания какого-то подразделения были, и вообще все выглядело так, как будто место было спешно покинуто. Но вся территория просматривалась хорошо: мы ожидали вторжения немцев, а потом сами решили пойти на сближение. Прошли два населенных пункта, полоску леса и наткнулись на противника. Завязался бой, но нас никто не поддержал, и пришлось окопаться, заняв оборону. С наступлением вечера отошли назад метров на 300 и заняли оборону в с. Тигода. К полудню первого дня прибыл весь наш полк, но боев не предпринимал.

Утром следующего дня поступил приказ: «Отвести батальон, оставить Тигоду и Никитино». Мы с болью оставили эти поселки, потом за них пришлось отдать многие человеческие жизни.

Заняли оборону за Никитино, слева оказался п. Муравьи, справа — лес. Положение создавалось серьезное.

В этом круговороте было трудно разобраться, некоторые пали духом. Командир полка Новиков застрелился, началось брожение, паника. Пришлось наводить порядок с помощью пистолета.

Мы же продолжали бороться. Немцы заняли Тигоду и Никитино и начали наседать на нас. Пришлось отбить несколько атак.

Прибыл другой командир полка, фамилии его не помню. Он оказался совсем не подготовленным к принятию верных решений, и за короткое время полк понес большие потери. Мне кажется, что у этого командира вряд ли было какое-нибудь военное образование. Тактические задачи он решал вопреки требованиям военного искусства, чем вызвал недовольство всего комсостава полка.

Я рапортовал об этом командиру дивизии, и на следующий день комполка был отозван. На его место был назначен Арсений Иванович Смирнов. Он окончил военную академию, и это сразу сказалось наделах полка. При его участии были сделаны перегруппировка и перестановка сил, и все наладилось.

Между тем на всем протяжении фронта начались ожесточенные бои. На рубеже Посад — Отенский, Дубровка — Шевелево противник оборонялся особенно ожесточенно. Здесь стояли батальоны испанской «голубой» дивизии. Кроме того, немцы по ходу боев перебросили сюда подкрепление и несколько раз контратаковали части нашей дивизии, но безрезультатно. Неся большие потери, они перешли к обороне.

В декабре наша дивизия перешла в наступление и выбила противника из населенных пунктов. Но трудно решались вопросы снабжения: у нас все время был недостаток в снарядах и продовольствии. Используя горький опыт, пришлось менять тактику: вместо лобовой атаки идти в обход. Внезапность нападения тоже была нашим союзником.

Однажды ночью наш батальон по лесу обошел с правого фланга с. Никитино и неожиданно для противника ворвался в Тигоду и в Никитино. Немцы в панике бежали от нас в трусах и без оружия. Некоторые скрылись в лесу, но там их настигла наша крепкая зима — особенно несладко пришлось испанцам. Так за одну ночь были взяты Тигода и Никитино. И мы вышли к Шевелеву.

Другими частями были взяты Дубровка, Ситно и другие пункты. В этих боях были ранены политруки А. З. Мильман и К. П. Лопухин.

Наш батальон в обороне под Шевелевом не задержался: был получен приказ занять оборону правого фланга у Змейского. Большое село Змейское тянулось по восточному берегу Волхова километра на три. В центре стояла церковь, там расположился штаб полка.

Перейти на страницу:

Все книги серии Война и мы. Военное дело глазами гражданина

Наступление маршала Шапошникова
Наступление маршала Шапошникова

Аннотация издательства: Книга описывает операции Красной Армии в зимней кампании 1941/42 гг. на советско–германском фронте и ответные ходы немецкого командования, направленные на ликвидацию вклинивания в оборону трех групп армий. Проведен анализ общего замысла зимнего наступления советских войск и объективных результатов обмена ударами на всем фронте от Ладожского озера до Черного моря. Наступления Красной Армии и контрудары вермахта под Москвой, Харьковом, Демянском, попытка деблокады Ленинграда и борьба за Крым — все эти события описаны на современном уровне, с опорой на рассекреченные документы и широкий спектр иностранных источников. Перед нами предстает история операций, роль в них людей и техники, максимально очищенная от политической пропаганды любой направленности.

Алексей Валерьевич Исаев

Военная документалистика и аналитика / История / Образование и наука
Штрафники, разведчики, пехота
Штрафники, разведчики, пехота

Новая книга от автора бестселлеров «Смертное поле» и «Командир штрафной роты»! Страшная правда о Великой Отечественной. Война глазами фронтовиков — простых пехотинцев, разведчиков, артиллеристов, штрафников.«Героев этой книги объединяет одно — все они были в эпицентре войны, на ее острие. Сейчас им уже за восемьдесят Им нет нужды рисоваться Они рассказывали мне правду. Ту самую «окопную правду», которую не слишком жаловали высшие чины на протяжении десятилетий, когда в моде были генеральские мемуары, не опускавшиеся до «мелочей»: как гибли в лобовых атаках тысячи солдат, где ночевали зимой бойцы, что ели и что думали. Бесконечным повторением слов «героизм, отвага, самопожертвование» можно подогнать под одну гребенку судьбы всех ветеранов. Это правильные слова, но фронтовики их не любят. Они отдали Родине все, что могли. У каждого своя судьба, как правило очень непростая. Они вспоминают об ужасах войны предельно откровенно, без самоцензуры и умолчаний, без прикрас. Их живые голоса Вы услышите в этой книге…

Владимир Николаевич Першанин , Владимир Першанин

Биографии и Мемуары / Военная история / Проза / Военная проза / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное