«Долина смерти»

Было зачитано обращение Военного совета Волховского фронта, призывавшее бойцов и командиров проявлять железную выдержку и мужество. «Трусов — пристреливать, храбрых — славить! — говорилось в обращении. — Крушите немецко-фашистских захватчиков, не давайте им ни одного метра земли. Держитесь! Помощь к вам придет!»

Мы держались и надеялись. Заместитель командира полка по хозчасти майор Тихиня ежедневно лично контролировал, чтобы скудный паек доводился до каждого раненого. Повар Головченко со старшиной Ерусалимским готовили для медиков и раненых супы из трав. «Кушайте, это чистые витамины, в них самая сила», — рекламировали они «фирменные» изобретения.

Раненых не уменьшалось. Наш рабочий день не имел ни конца, ни начала. И больница наша была особой — без окон и дверей, без крыши и палат. Вместо коек — ельник и трава.

День 2 июня выдался теплый, солнечный. Воздух, в котором смешивались запахи трав и трупов, лес с теньканьем птиц и соловьиными трелями, и тут же — терзающиеся в муках раненые, — все это уживалось и стало уже обыденным. В 10 утра немцы прорвали нашу оборону в полосе 374-й сд в районе д. Ольховка. Штаб армии отдал приказ о направлении 100 артиллеристов нашего полка в образовавшуюся брешь. В батареях осталось по 1–2 человека на орудие, включая трактористов, и голоса наших пушек раздавались все реже.

12 дня. Все ближе грохот боя. «Воздух!» Из-за леса показались вражеские штурмовики и бомбардировщики. Штурмовики снижаются и открывают пулеметный огонь.

От бомбардировщиков отрываются черные пятна бомб. Раздаются тяжелые взрывы. Земля стонет, как живое существо. Желто-бурый дым заползает в операционную палатку.

— Доктора, милые, бегите, укройтесь где-нибудь, — уговаривает нас пациент, оперируемый под местной анестезией.

— А вы? — спрашиваю его.

— Я — таковский, убьет — туда и дорога, а без вас люди помирать будут…

Гулко ахнуло рядом с палаткой, куски раскаленного металла со змеиным шипением вонзились в землю рядом с операционным столом. Хватаем раненого, укладываем на носилки и с трудом выбираемся с ним из перекосившейся палатки. На улице ничего не видно от дыма и пыли, от воя самолетов и грохота взрывов мы не слышим собственных слов. Прячемся в канаве.

Наконец стервятники покинули небо. Выбираемся черные от грязи. Последствия бомбежки жуткие: на месте нашего «зеленого» лазарета — огромная воронка, земля в ней перемешана с кусками растерзанных человеческих тел. Вместе с ранеными погибли санитары Ткачев и Иванец.

А новая партия раненых уже ждала нашей помощи. В палатку внесли 8-летнюю девочку. Сняли жгут — кровотечения нет, но ножка держится на тоненьком пучке мышц. «Дяденька, ты мне ножку отрежешь, но она опять вырастет, правда?»

У Люды на глазах показались слезы.

— Наркоз!.. — процедил я сквозь зубы. Таков был этот день войны, 2 июня 1942 г…

22 июня наши части вновь пробили «коридор», и у нас появилась надежда. Виктора Алексеевича вызвали в штаб и приказали приступить к эвакуации легкораненых. «Как быть с тяжелоранеными?» — спросил Коробко. «Пока неизвестно: бензина нет, на машины не рассчитывайте», — ответил начальник штаба.

Больных и раненых, способных самостоятельно передвигаться, построили в колонну. Сопровождать ее было приказано Люде Сергеевой и Кате Шондыш. «Как сдадите раненых, явитесь в распоряжение санотдела фронта!» — сказал Коробко. Колонна из оборванных, заросших, истощенных людей тронулась.

— Доктор, раненый на столе…

Захожу в палатку, осматриваю раненого интенданта: проникающее ранение живота. Прооперировали.

А часов в шесть вечера прибежал к нам запыхавшийся старшина штабной артиллерии: «Немцы обратно закрыли дыру!»

Нахожу Виктора Алексеевича, сообщаю ему об этом страшном событии. «Считай, что мы в заколоченном гробу», — тихо проговорил он.

В стрелковых полках осталось по 50–70 голодных, до предела измотанных бойцов. Вечером фронт рухнул. Не стало ни переднего края, ни тыла, ни флангов. Бойцы и командиры разбрелись по лесу.

— Умирать, так с музыкой, — в отчаянии сказал Виктор Алексеевич. — Тащи нам, товарищ старшина, денатурат — сколько осталось…

Все уселись кружком. Повар разлил по черпаку щей из травы, посуду — у кого какая была — наполнили синей пахучей жидкостью. «Друзья, — сказал Виктор Алексеевич. — У нас нет шансов на жизнь, но есть единственный шанс — достойно умереть. Мы с вами выполнили свой долг, сделали все, что могли. Мужайтесь!»

Выпили. Ели молча.

— Ба! Девочки вернулись, — изумленно проговорил Старшина, показывая на мелькнувших за деревьями Люду и Катю.

— Выходит, опоздали, — предположил майор Тихиня. Девушки подошли и опустили на землю тяжело нагруженные санитарные сумки. В них оказались сухари. «Значит, вы сдали раненых, выпросили сухарей и через „коридор“ — назад?» — удивленно спросил Виктор Алексеевич.

«Да», — ответили девушки. «А вы знаете, что немцы снова захлопнули „коридор“?» Люда и Катя этого не знали. Вернулись же потому, что считали для себя невозможным оставить товарищей в беде…