«Долина смерти»

Вскоре бой затих. Меня вызвали в штаб бригады. Подполковник был уже пьян. Он приказал мне доложить о боевом состоянии батальона. Я ответил, что ему это лучше известно, так как он самолично руководил боем, а я выполнял его же приказ по обороне левого фланга. На меня полилась матерная ругань, из кобуры был вытащен пистолет и наведен на меня. Однако выстрела не последовало, и я ушел.

Спустя какое-то время я получил приказ продвинуться со своим батальоном и приданным мне отделением станковых пулеметов километра на два вперед. Никаких карт, никаких ориентиров! «Пойдешь прямо!» И все! Мне уже все осточертело. Надоели эта пьяная ругань командиров, их безалаберность, а главное — напрасная гибель людей из-за бесцельного ведения боя. Вот и сейчас — никакой боевой задачи. Продвинуться, и все тут! Местность никому не известна. Куда я поведу людей? Кругом ночь, не видно ни зги!

Но приказ есть приказ. Собрав людей, я двинулся в направлении, куда вел до этого стрельбу из автоматов. За мной потянули провод связи. На этот раз мне был придан связист с телефонным аппаратом для связи с комбригом. Мы передвигались медленно, осторожно. Изредка немец стрелял по местности, не нанося вреда. Одна шальная пуля, правда, достигла все-таки своей цели — был убит один из пулеметчиков. Мы шли долго, как вдруг попали, по-видимому, на пристрелянный немцем участок, под сильный огонь. Быстрым броском проскочили его и, пробежав метров сто, залегли, зарывшись в снег. По моим расчетам, мы достигли указанного подполковником рубежа. Мы уже давно продвигались по безлесью и сейчас залегли на открытом месте. Впереди нас был не то опять лес, не то деревня. Слева тоже что-то темнело. Я послал бойцов узнать, что это. Оказалось, деревня, где стояли наши. Ночь была на исходе. В одной из перестрелок у меня оборвалась связь с «хозяином», и я направил связиста восстанавливать ее. До рассвета связь наладить не удалось, а связист пропал. Неожиданно ко мне явился сам начштаба бригады майор Старцев. Снова матерная ругань: меня вызывает подполковник. Вместе с майором перебегаю сильно обстреливаемое шоссе, минут пятнадцать бежим под обстрелом по лесу и наконец являюсь пред голубые неумные очи комбрига. При ярком солнце, выделяясь на сверкающем снегу, как мухи на потолке, солдаты в своих потемневших от дыма костров шинелях ведут огонь из винтовок. Среди них в белом полушубке лежит на снегу «хозяин» и тоже стреляет из винтовки.

Я оторопел. «Что это? Сознательное нарушение боевого устава или бездумная преступность, ведущая к гибели своих людей? Никаких немцев впереди! Бой на светящемся снегу без укрытий!»

(Через две недели тот же майор Старцев в госпитале в Боровичах подкатит на коляске — он был ранен в обе ноги — к моей кровати и скажет: «Эх, Штатнов! За то, как мы воевали, нас нужно расстрелять!» Он будет говорить, конечно, о руководстве бригадой, о себе и подполковнике, а не о нас, подчинявшихся их приказам.)

Увидев меня, подполковник гневно спросил: «Где твой батальон?» Я ответил. Он продолжал: «Чтобы через десять минут батальон был здесь!» Я сказал: «Не могу выполнить ваш приказ: батальон находится отсюда на расстоянии пятнадцати минут быстрого шага». Комбриг вскочил на ноги и озверело закричал: «Приказываю, чтобы сейчас же батальон был здесь!» Я ответил: «Есть!» и побежал выполнять приказ, думая про себя: «Сейчас — это не десять минут».

Когда я привел батальон к указанному месту, бесцельный винтовочный бой уже прекратился. Батальоны отошли в лес. Дальнейшие подробности того дня не помню. Кажется, той же ночью было приказано наступать на станцию Спасская Полисть.

Наступление назначили на 2.30 ночи, т. е. уже на 22 января 1942 г. Мороз стоял небывалый — более 40 градусов. Бойцы расположились на опушке леса. Я приказал командирам рот неусыпно следить за ними: уставших людей клонило ко сну, долго ли замерзнуть. Несмотря на это, перед самым началом наступления обнаружили двоих замерзших солдат.

А мороз все крепчал. В ночной тишине слышался только треск разрывающейся от мороза коры деревьев. Внезапно справа раздалась автоматная очередь, потом другая. И опять все стихло. Потом мне дали знать, что ранены начштаба бригады майор Старцев и мой второй помощник младший лейтенант Спицын, который бросился на помощь раненому майору. Итак, мы начали терять людей, еще не начав наступление. Перед самым наступлением немцы зажгли то ли сарай, то ли стог сена. По снегу, казалось, катился на нас огненный шар. Поначалу никто не мог определить, что это, и поэтому моральное состояние было пренеприятное. (Сейчас я понимаю состояние немцев под Берлином, когда на них были направлены лучи ста сорока прожекторов, обрушились вой сирен, залпы «катюш» и грохот танков!)

Но вот наступило время нашего выхода. Троекратно прогрохотали приданные нашему батальону пушки и замолкли из-за отсутствия снарядов. Где-то далеко впереди, куда нам следовало идти, затутукали «катюши». Полетели огненные сигары. Прозвучали три залпа.