Долина смертной тени

На допросах Воронцов вел себя уверенно, рассуждения были четки, подчас излишне пространны, но достаточно логичны. В то же время в них полностью отсутствовали элементы сожаления и критическая оценка содеянного.

В документах отмечено, что подсудимый был высокомерен, упорно отстаивал свои убеждения, отмечена “…переоценка своих возможностей…”. Но нарушения мышления, памяти и так далее не обнаружено.

Исследователи от медицины делают вывод, противоположный своим же первым выводам: “…он перенес четыре кратковременных психических состояния недостаточно ясной нозологии с последующим формированием психического склада личности параноидальной структуры с определенным общественным мировоззрением…”

Что означает “определенное мировоззрение” знают, наверное, только специалисты из института Сербского, но они и знамениты тем, что не такие еще диагнозы закатывали!

А вот что сама личность о своих действиях:

“…Когда шел в редакцию газеты, очень волновался, но в кабинете волнение прошло, испытывал только напряжение”.

“Встаньте!”- так он сказал редактору прежде чем выстрелить.

На суде потом исказят, написав, что он крикнул: “Встать!”

“На пороге дома вспомнил, что оставил на столе редактора дипломат с газетой (“их газетой”), на которой указан домашний адрес и фамилия… Сердце екнуло: “провал”… Его величество случай сыграл свою роль, первый шаг оказался последним. После второго убийства сам пришел в милицию, знал, что все равно найдут…”

И далее с некоторой бравадой, – он сделал то, что хотел и смог, и ни о чем не жалеет. Это о гибели двух… В третьего

(фотокорреспондента) “стрелял незаслуженно”. Но… “во имя своих убеждений и жизнь положить не жалко”.

Он отлично понимает, с кем имеет дело (это о врачах из

“Сербского”), и просит, чтобы его считали человеком здоровым, ибо “…если шизиком признают, будет обидно, самолюбие пострадает…”.

О нем сказано еще: “Проявляя холодность к потерпевшим, пренебрежение к окружающим его лицам, он очень тепло отзывался о своей матери и жене, при этом волнуется, мрачнеет, тяжело вздыхает, с чувством горечи заявляет: “Это моя боль”. Но при этом подчеркивает, что его жена в сложной для нее ситуации проявляет самоотверженность и самопожертвование”.

В заключение в медэкспертизе указывается, что в отделении института он много читает, интересуется событиями в стране и за рубежом. Временами бывает задумчив, тосклив. В обращении с персоналом вежлив…

О помиловании Воронцов не просит.

Было от него письмо, адресованное лично Б. Ельцину по поводу событий 21 августа 91-го года, и повторное, которое сохранилось в деле, там сказано: “Я убежден и сейчас, что мои действия не являются преступлением, а лишь “…частица заслуженного наказания – возмездия всех властвующих коммунистов, государственных преступников и самой КПСС. Не я придумал этот “метод”, которым на протяжении десятилетий пользовались власть держащие против своего народа, я всего лишь повернул его против них. В то время я видел в этом единственную возможность пресечь, наказать зло, ложь, несправедливость, которые творила КПСС… Сейчас, конечно, любые подобные действия – невозможны…”

Вот здесь он ошибается. Такие любые методы еще как возможны.

Он не верит, что возможен суд над коммунистами… “Это невозможно и бессмысленно. Поэтому только я решился на свои действия”.

Подтверждает, что у него в списке еще 14-15 фамилий. “По каждой из них имелся материал и факты их преступных деяний… Может, мои действия это глупо, безрассудно, но всему есть предел. Нестерпимо было дальше жить во лжи, в страхе, в зле и ничего не делать. Мои действия это тот самый приговор, который вынесло им время…”

И вот уже в адрес и нынешнего строя, которого он так ждал и во имя которого боролся.

“…Столь длительное содержание человека, приговоренного к смерти, в нечеловеческих условиях роднит правосудие свободной России с так называемым правосудием бывшего государства СССР, элементами садизма и издевательства над человеком. Святая инквизиция могла бы позавидовать столь изощренной пытке. И это в стране, говорящей о демократии и ставящей человека на первое место в государстве… Дай-то

Бог, чтобы так было на самом деле в России. С искренним уважением к Вам, Борис Николаевич. 92 г.”.

А вот еще письмо, хранящееся в деле, подписанное: “Просто калужанин”. По поводу приговора Воронцову.

“Ваше высочество! Господин Президент!

Убийца Воронцов просит о помиловании и отмене ему смертной казни (а он и не просит как раз!). Он не знает, чего просит. Потому что в расстреле нет никакого наказания и тем более “высшей меры”: не успеешь вздохнуть, а тебя шлепнут в затылок. Расстрел – это и есть помилование. Наказание же будет состоять в том, чтобы переносить все невзгоды: голод, холод, труд, “битье”, оскорбления, тоску по воле, по семье.

То есть перенести все лиха, вот что такое “высшая мера” наказания. Тогда, после покаяния за всю жизнь, когда о себе заплачет, тогда Воронцов узнает, что такое “высшая мера”…”