Долина совести

Влад потоптался, вышел; ему вдруг сделалось страшно. Ведь он обрек маму на восемь дней неизвестности! И наивно думал, что его звонок соседям – короткий сумбурный звонок! – способен хоть капельку ее успокоить!

Он вскочил в автобус и поехал домой.

Когда звонок отозвался в недрах дома, ему сделалось почти так же страшно, как было в тот день, когда под окнами ревела сумасшедшая Иза…

Долго не было слышно ни звука. Может быть, мамы нет дома? Он принялся лихорадочно рыться в карманах в поисках ключа, которого не было, потому что в лагерь ключ решено было не брать. Вдруг за дверью послышались неверные тяжелые шаги, замок щелкнул…

– Прости, – быстро сказал Влад.

И отшатнулся.

Мама стояла перед ним в ночной сорочке – лицо ее было таким же белым, как выбеленная ткань. Опали щеки, заострился нос; губы покрыты были корочкой мелких болячек. И с этого постаревшего, немощного лица смотрели совершенно счастливые, глубокие глаза:

– Владка…

…Уже через час ей было гораздо лучше. Влад сидел спиной, чтобы не мешать маме одеваться, и слушал, и по щекам его бегали ледяные мурашки.

Мама заболела через несколько дней после его исчезновения. Ее сперва забрали в больницу, но она не смогла там остаться – она все ждала, что вернется Влад, вернется, а дома никого нет…

Убедительного диагноза так и не поставили, а все эти кризы, приступы и обострения никогда не водившихся у мамы болезней она в серьезный расчет на брала. Нервы? Да, она нервничала… Но в эти дни неизвестно, кому было лучше – ей, матери сбежавшего в поисках приключений Влада, или родителям тех ребят, которые никуда не бегали и остались в лагере…

– Что? – спросил Влад, и ледяные муравьи со щек перебежали на макушку, заставив шевелиться пропахшие костром волосы.

– Можешь повернуться, – сказала мама.

Она оделась и привела в порядок прическу; она выглядела с каждой минутой все лучше, и белый призрак, открывший Владу двери, отступал все дальше в его памяти, еще немного – и Влад поверит, что никакого призрака не было.

– В лагере отравились… – монотонно говорила мама. – Массово… Повариха под следствием… знаешь, грешили не то на крысиный яд в котле, не то на пестициды… там же поля кругом… Как раз самолет пролетал накануне, опылял… Комиссия работает… В хозяйстве клянутся, что ничем таким не брызгали, все безвредно… Директриса с инфарктом слегла… такая беда! Подумать только… Болтали про военные испытания, облучение, чего только не придумали… какой-то умник наркотики приплел… Ага, целый лагерь малолетних наркоманов, как же…

Мамины слова падали Владу на темя, холодные и быстрые, будто капли с ледяной сосульки.

– …легко отделались. Зато твой отряд, Владка, больше всех пострадал. Десять человек в больнице! А Димка… ты не пугайся… Димка в реанимации… Я уж подумала грешным делом – лучше сыну в бегах быть… чем в реанимации… ты уж прости…

– Да уж, – сказал Влад непослушными, будто пластилиновыми, губами.

* * *

«Зачем ты это сделал?» – «Я хотел испытать себя на выживание, почувствовать себя настоящим… А если честно, я хотел посмотреть, как они будут без меня. Как они все – без меня…»

Они махали ему руками из окошек больницы. Потом спустились вниз в синих и серых халатах, вызывающих у Влада отвращение и жалость; через пару дней, выпущенные «на свободу», они храбрились и зубоскалили, топя в пошлых шуточках минувший страх.

…Началось с Димки и Ждана, Владовых соседей по палате, в несколько часов перекинулось на весь отряд, зацепило и соседей, но в меньшей степени. Слегли несколько учителей, подрабатывавших в лагере воспитателями. Болезнь проходила у всех по-разному, но общие звенья все-таки были: депрессия и слабость, тошнота и рвота, сильная головная боль, в особо тяжелых случаях – вот как у Димки – с галлюцинациями.

– Психотропное оружие на нас изучали, – авторитетно заявлял Антон, бывший Супчик.

– Секретные испытания на полигоне, – вторил ему Глеб. – А может, крысу в котле сварили.

– У девчонок все волосы повылезали, – вздыхал Ждан. (Влад рад был убедиться, что он не прав. Волосы у девчонок, конечно, пострадали, но до лысин было далеко, и слова Ждана оказались «полемическим преувеличением»).

Приятным сюрпризом для всех было полное и довольно-таки скорое выздоровление «отравленных». Только Димка Шило, к которому не пускали никого, в том числе Влада, по-прежнему оставался в реанимации.

Комиссия, расследовавшая происшествие в лагере, работала ни шатко ни валко. Что случилось и кто виноват – не знали, да и теряли надежду когда-либо узнать.

Влад дежурил под окнами реанимации, но Димка не вставал и не мог подойти к окну. Влад осаждал врачей, уговаривая, упрашивая, доказывая. Он пытался подкупить медсестер, плел что-то врачам о неисследованной силе человеческих взаимоотношений, клялся, что от одной только встречи с ним Димке станет легче… Он говорил чистую правду, но ему не верили.

Какая дружба! – шептались вокруг. Все как-то и забыли, что Влад сбежал из лагеря, всем было не до того, в особенности директрисе, которая, похоже, так никогда и не задаст Владу сакраментального вопроса: «Зачем ты это сделал?»