- «Закон и порядок», вот как он озаглавил свое сочинение. «В краю угля и железа правит страх. Прошло двенадцать лет с тех пор, как первые убийства показали нам, что в нашем городе орудует преступная организация. С того времени злодеяния не прекращались, а только умножались, пока не достигли такого размаха, что мы стали позорищем цивилизованного мира. Неужели для этого наша великая страна зовет к себе чужеземцев, спасающихся от европейского деспотизма? Чтобы они здесь стали сами тиранить людей, давших им приют, чтобы беззаконие и терроризм воцарились под священной сенью звездного флага свободы и чтобы здесь установился такой же режим, как в какой-нибудь умирающей восточной монархии? Люди эти нам известны. Организация их имеет официальный общественный статус. Доколе же мы будем ее терпеть? Неужели нам всю жизнь...» Ну и так далее, довольно слушать эту мерзость! - Председатель швырнул газету на стол. - Вот как он о нас пишет! Я спрашиваю вас, что мы ему ответим?
- Убьем его! - раздался хор свирепых голосов.
- Я протестую, - произнес брат Моррис, человек с бритым лицом и широким лбом. - Говорю вам, братья, мы слишком жестоко правим в этой долине, еще немного, и люди объединятся для самозащиты, чтобы нас уничтожить. Джеймс Стейнджер - старый человек, почитаемый и в городе, и в районе. Его газета отстаивает интересы всех уважаемых жителей Вермиссы. Если этот человек будет убит, по всему штату поднимется возмущение, и дело кончится нашей гибелью.
- И как же это они навлекут на нас гибель, мистер Мое-Дело-Сторона? - крикнул ему Макгинти. - Кто это сделает? Полиция? Так ведь половина полицейских у нас на содержании, а вторая половина перед нами трепещет. Или, может быть, присяжные заседатели и городской судья? Но разве этот способ уже не испробован? И что выходило?
- В городе есть судья Линч, он может взяться за это дело, - сказал брат Моррис.
Его слова были встречены взрывом негодования.
- Да мне довольно пошевелить мизинцем, - возразил Макгинти, - и две сотни людей явятся сюда и очистят город вплоть до самых окраин. - Он вдруг грозно нахмурил свои лохматые черные брови и продолжил громким голосом: - Слушай меня, брат Моррис! Я уже давно к тебе приглядываюсь. Ты не боец и норовишь пригасить боевой пыл в остальных. Смотри, настанет для тебя черный день, когда твое имя появится в повестке нашего схода, и сдается мне, дело к тому идет.