Долиной смертной тени

Осмотрев свой сектор и не заметив ничего подозрительного, я положил ПНВ на стол и закурил, пряча руку с сигаретой за парапет. Подсветить свою голову огоньком сигареты незамеченным снайпером духов мне совсем не хотелось. Шум размешивал сахар в кружках чая, которые мы принесли с собой.

— Тебя не достало, что мы заступаем на пост каждую ночь? — спросил он меня.

— Достало. Как и то, что Гремлин со своим замом показательно не заступают на дежурство. Типа начальники, не положено наравне с челядью батрачить.

— Да… Камрад себе такого не позволял. Как думаешь, что это на Фила сегодня вечером нашло? — подувая на свою горячую кружку, спросил Шум.

— Фил не в первый раз на войне, — я стал разматывать клубок своей догадки, — и мне кажется, что он говорил об ожидающем большинство из нас ПТСР.

— Чё? — Шум оторвался от своей кружки.

— Посттравматическое стрессовое расстройство. Не до всех оно доходит, и не все его ощущают во время войны, но после боевых действий многие этому подвергаются. По крайней мере, это официальное мнение по этому поводу.

— Я о таком слышал, но считал, что это может быть только у героев жёстких войн. Афган там, Чечня, Вьетнам или Ирак.

— А эта война чем по сути отличается? — я снова закурил. — Да и понятие «героев» у каждого своё. Кто тут, по-твоему, герой?

— Ну… Не знаю… — протянул Шум. — Камрад, например. Сколько ходок у него уже сюда, храбро воюет, да и поступает во многом грамотно. Разве нет?

— Камрад… Камрад хороший командир, без вопросов. А герой ли он, не мне судить.

— А почему Фил именно сейчас об этом заговорил?

— Он потерял Карабаса в последнем штурме. Не забывай, они много лет дружили. Сейчас ему хреново и, возможно, он понимает, что ему будет рвать башню, когда он вернётся домой.

Я снова осмотрел окрестности. Кроме небольшой стаи шакалов вдалеке, ни души по фронту.

— И как это расстройство проявляется? — продолжил пытливый Шум.

— Ну ты интересный, конечно, — я усмехнулся, — сам же не захотел Фила слушать и в дом ушёл, а теперь спрашиваешь.

— Да я сразу не понял, о чём это он. Было похоже на то, что он укурился, — как-то отстранённо ответил Шум и полез в свою аптечку.

Несмотря на то, что Шум был единственным, с кем я общался больше остальных, мне не хотелось продолжать эту тему. Что я мог бы рассказать ему? Что после событий 2014 года я пил как не в себя? Что тогда же у меня начались проблемы со сном, которые иногда проявлялись бессонницей или кошмарами? Что я стал интровертом и мизантропом? Что мои вспышки гнева могут резко смениться крайней апатией? Что, зная это, я пошлю нахер любого психолога, который попытается залезть мне в душу и поговорить о том, что меня тревожит или тяготит? Всё это я мог рассказать, но не стал. Иногда даже собаке солнце светит на задницу. Пусть Шуму повезёт, и он никогда не узнает этих проявлений и не испытает их на себе.

— Ты что там делаешь? — спросил я друга, разложившего упаковки с таблетками и капсулами на столе.

— Имодиум искал, — буркнул Шум, — надеялся, что хоть пара таблеток завалялось. Хрен там.

— Что, опять днище рвёт?

— Да, снова подступает. Братан, я сгоняю до ветру и прилягу, чтобы так не давило. Ты не против? — спросил он меня, поглядывая на часы.

— Иди, всё нормально.

Сочувствую Шуму. Наряду с тем, что местные условия сами по себе вызывают у всех частую диарею, он подвержен ей вдвойне из-за побочки от употребления своих препаратов для замедления роста раковых клеток. Наверное, его постоянные шутки и улыбка являются защитной реакцией на его осознание ситуации с его здоровьем. О героях заговорил… Герои — это те, кто не вернутся отсюда домой. А храбро воюющий и живой до сих пор боец — это просто удачливый сукин сын, трахнувший Фортуну.

Я снова стал вглядываться в ночную темноту через ПНВ — чисто. Небольшой ветер заставил поёжиться и поднять воротник бушлата. Опуская руку с ПНВ, я замер, уставившись на лежащий на столе медицинский жгут. Точно такой же, какой я снимал с раненого мальчишки, чтобы открыть кровотечение и чтобы он быстрее умер, не мучаясь… Наверное, Шум забыл, когда перерывал свою аптечку и в спешке собирал её, боясь обосраться. Лицо мальчишки появилось и застыло перед глазами неудаляемой проекцией. Я видел его так же отчётливо, как и тогда, вплоть до застывшей в ресницах слезы и грязной пыли на щеках…

Выкурив до горечи во рту несколько сигарет и методично вглядываясь в окрестности, я еле дождался сменившего меня Маслёнка. Он бодро поднялся на веранду и протянул мне свою кружку с кофе.

— Как тут, тихо? — спросил он, взяв в руки протянутый мной ПНВ.

— Да, и слава Богу… — ответил я, сделав глоток горячего напитка и добавил по старой привычке. — Люблю запах напалма по утрам.

— Что? — переспросил Маслёнок.

— Не бери в голову, пост сдал, — я протянул Маслёнку его кружку и пошёл к лестнице, надеясь поспать хотя бы пару часов до подъёма.

Глава 20 Изнанка эгоиста

Если проигравший улыбается, победитель теряет вкус победы.

© Усейн Болт