Доллары за убийство Долли [Сборник]

Присутствие кого бы то ни было в одном из двенадцати коридоров вне установленных часов обнаруживалось немедленно, и тут же включалась вторая система тревоги. Меры пресечения были чрезвычайно эффективными: поскольку бронированные двери обеспечивали полную герметичность камер, в коридоры подавался ядовитый газ очень быстрого распространения. Более минуты его не могли выдержать легкие ни одного человека. С помощью внутренних телевизионных камер нарушителя быстро засекали, и к нему отправляли команду в противогазах. С того времени, как тюрьма была построена, была только одна попытка побега — ее совершили Дон Брайен, осужденный на пятнадцать лет, и Антонио Велас с пятилетним сроком. Их заблокировали в коридоре и пустили газ. Вдохнув его, оба заключенных сами бросились навстречу надзирателям в противогазах, мечтая только об одном: получить противогаз, чтобы их легкие и дыхательные пути перестало раздирать железными когтями. Велас умер в тюремной больнице.

Крэнсона поместили в специальную камеру смертников; это был прямоугольник с двумя стенами из бетона и двумя — из стекла. Напротив одной из стеклянных стен была установлена камера, фиксирующая все движения осужденного. Изображение передавалось на пульт управления.

Многие считали эту тюрьму слишком уж современной, слишком в духе всяких новейших умствований. Оппозиционная партия требовала предать гласности все счета и утверждала, что на деньги налогоплательщиков соорудили нечто новомодно-экспериментальное и что без такой тюрьмы город вполне мог бы обойтись. Подчеркивалось, что многие американские тюрьмы, в которых содержалось более тысячи опасных заключенных, обошлись гораздо дешевле, не уступая в надежности. Мэра Корнея обвиняли в мании величия и желании использовать строительство в предвыборной пропаганде. Действительно, за два-три месяца о тюрьме Доуфенмор было снято шесть телевизионных передач — из них две на Си-Би-Эс, — и в каждой передаче выступали представители муниципалитета. А один журналист дошел до того, что заявил, будто из этой тюрьмы, несмотря на все ее техническое оснащение, бежать гораздо легче, нежели из тюрьмы старого типа, доказавшей свою надежность.

На это заявление никто не обратил внимания; впрочем, никаких серьезных аргументов журналист не привел. Корней, узнав об этом, просто пожал плечами: он достиг своей цели — его переизбрали. Теперь он планировал построить мотель, поскольку на каждый уик-энд к тюрьме приезжало множество туристов, чтобы полюбоваться этим совершенным творением человеческой мысли…

Свен сел на кровати и огляделся. Камера сверкала, затопленная резким светом неоновых ламп, забранных в пуленепробиваемые стекла. Даже молотом невозможно было бы разбить плиты-на полу.

Впрочем, Крэнсон о побеге и не помышлял. Когда трое надзирателей вошли к нему с подносом, он спокойно принялся есть, а затем выкурил четыре сигареты подряд. Его нисколько не стесняло то, что за ним ведется постоянное наблюдение.

Через неделю после окончания суда он узнал, что его прошение о помиловании отклонено, и перешел на три пачки «Честерфилда» в день. С тех пор как его доставили в Доуфенмор, он поправился на три килограмма и приблизился к отметке в 240 фунтов. Спал по четырнадцать часов в сутки, и старший надзиратель специального отделения, видя, как все больше жиреет осужденный, начал прикидывать, сколько вольт придется прибавить палачу, чтобы покончить дело с одного раза.

— Если сало прорвется сразу, — сказал он двум надзирателям, сопровождавшим его во время обхода, — то мы все утонем в жирной луже.

Надзиратели даже не улыбнулись в ответ на эту шутку.

Вернувшись на свой пост, они удостоверились, что на экранах телевизионных камер все нормально, а затем дали предупредительный сигнал о своем уходе с поста. Двери раскрылись автоматически: тюремные техники оборудовали все входы и выходы своими устройствами, так что Доуфенмор, стал, возможно, единственной тюрьмой в мире, где отказались от запоров и ключей.

Подошла смена, и старший надзиратель самолично нажал кнопку автоматического открывания дверей. Он услышал медленное, плавное скольжение подбитой войлоком двери, раскрывшейся ровно настолько, чтобы мог пройти один человек. Затем двери так же плавно сомкнулись.

Старший надзиратель, повернувшись на вращающемся стуле, смотрел на только что вошедшего человека.

Это был новичок — тот самый, которого взяли на место Нила. А преступника, напавшего на Нила, все еще не смогли найти, и старший надзиратель был готов поставить десять против одного, что это бывший заключенный — из тех, кого Нил перевоспитывал в звуконепроницаемой камере. Водился за Нилом такой грешок: иногда он, чтобы взбодриться, выбирал себе какого-нибудь рецидивиста покрепче, заводил его в камеру, снимал обручальное кольцо и, надев кастет, начинал обработку преступника, которого двое других надзирателей держали за руки.

Вообще-то Нил славный парень, но нет ничего удивительного, что кто-то из вышедших на свободу заключенных мог затаить обиду.

— Привет, Бэнсфилд.

Новенький слегка улыбнулся и снял пиджак.