Долли

Она нежно расцеловала внуков. Похвалила рисунок Феликса, бантик у куклы, завязанный Елизалекс. В это время вошла Долли.

— Доброе утро, маменька, — сказала она, присматриваясь к опухшим глазам матери. — Как спали?

— Доброе утро! — отозвалась Елизавета Михайловна. — Спала неплохо. — И отвела взгляд от всепонимающих глаз дочери.

У Долли в руках была «Северная пчела». В ней она с возмущением прочла статью о «совершенном падении» таланта Пушкина, резкие нападки на седьмую главу «Евгения Онегина».

Видно было, что Елизавета Михайловна в дурном расположении духа, и Долли не захотелось огорчать ее, отдавать ей газету. Но мать уже заметила ее и протянула руку:

— «Северная пчела»?

— Да. Я не смотрела еще, — решила Долли обмануть мать.

Но Елизавету Михайловну трудно было провести. По лицу дочери она поняла, что та прочла «Северную пчелу» и чем-то расстроена.

И Долли и Елизавета Михайловна давно возмущались двусмысленными похвалами «Евгения Онегина» в «Северной пчеле», язвительными намеками Булгарина. Обе не могли простить Булгарину его «Дмитрия Самозванца». Это произведение они не называли иначе как плагиат — неудачное заимствование у Пушкина.

«Опять, наверное, не могут оставить Пушкина в покое», — подумала Елизавета Михайловна. Но не выдала своего волнения, позавтракала в домашнем кругу, поговорила с дочерью, с зятем, затеяла недолгую игру с детьми. А потом уже ушла к себе, сказалась больной, велела горничной никого не допускать к себе.

Она прочла статью о Пушкине. Боль и горечь наполнили ее душу: опять злые нападки на поэта. Нет, она не даст его в обиду, сама выступит в защиту. Кому же, как не ей, Елизавете Михайловне, дочери великого полководца, спасшего Россию, должно было опровергнуть злую клевету, будто бы Пушкин не уважает народную память 1812 года?

Письмо Е. М. Хитрово