Долли

Ее же не покидала тревога за малютку. И как только появилась возможность уйти, она шепнула Екатерине, что пришлет за ней карету, а сама поедет домой.

Дантес увидел, что Наталья Николаевна уходит. Он бросился за ней, проводил до кареты и долгим поцелуем не отрывался от ее руки.

— Вы, Наталья Николаевна, стали еще прелестней, — сказал он. — Умоляю о встрече наедине. Я устал от общества вашей сестры.

Наталья Николаевна пожала плечами и ответила:

— Мне не до встреч, барон, меня ждут четверо маленьких родных детишек, и младшей всего два месяца...

— Ах, она носит ваше имя и, очевидно, так же прекрасна...

Наталья Николаевна ничего не ответила, захлопнула дверцу кареты и, откинувшись на спинку сиденья, подумала: «Что этот баловень женщин, непонятно почему усыновленный бароном Геккереном, может понимать в чувствах матери? «Так же прекрасна»! — Это в два-то месяца, когда еще только-только сошла с лица и тельца родовая краснота!»

И она засмеялась.

— Трогай! — негромко сказала кучеру. А душа ее и мысли были уже в маленькой детской, у колыбели Наташи.

Девица-кавалерист

Весной 1836 года Пушкин получил «Записки» девицы-кавалериста Надежды Андреевны Дуровой об Отечественной войне 1812 года- Дурова и сама беспредельно интересовала поэта, а «Записки» ее, написанные живо, хорошим слогом, понравились ему. Он решил поместить отрывки из «Записок» во втором номере «Современника», который вскоре должен был выйти в свет. Дуровой Пушкин предложил стать издателем ее «Записок».

Однажды вечером посыльный принес Пушкину на дачу письмо от н адежды Андреевны Дуровой, в котором она писала, что приехала в Петербург и остановилась в трактире Демута. Она просила Пушкина назначить время и место встречи.

Пушкин с посыльным ответил, что будет у нее завтра же, в половине первого пополудни.

Он приехал даже немного раньше — так хотелось ему поскорее увидеть «девицу-кавалериста», слух о которой в свое время прокатился по всей русской земле.

Надежда Андреевна встретила Пушкина в дверях. Она была в мужском костюме, со стрижеными волосами. Была она уже немолода. Густые черные брови, строго сведенные к переносью, придавали лицу не женскую серьезность. Кожу лица, очевидно, от рождения нежную, белую, испортила оспа; черты лица не привлекали миловидностью. Но блестящие умные глаза, глубоко перехватившие взгляд Пушкина, скрасили все ее недостатки. Что-то сохранилось в ней от «девицы-кавалериста»: то ли угловатость плеч, то ли нарочитая резкость движений, под которой когда-то, видимо, пыталась скрыть она врожденную женственность. А потом эти жесты и нарочито приподнятые плечи вошли в плоть и кровь.

«Да и неудивительно, — думал Пушкин. — Она с детства привыкла к походной жизни. Отец ее — гусарский ротмистр, воспитатель — гусар Астахов».

Пушкин и Надежда Андреевна сидели друг против друга. Он, незаметно разглядывая «девицу-кавалериста», от души похвалил ее «Записки». А сам все время думал об ее смелости, столь не свойственной женщинам, о безграничной любви к Отечеству, о том, как же она отличалась от всех женщин, не только русских, но и всех женщин мира. Перед ним сидела удивительная, ни с кем не сравнимая женщина. И он смотрел, смотрел на нее. И в душе преклонялся перед нею.

Но она привыкла выдерживать любые взгляды. Она горячо поблагодарила Пушкина за то, что он приехал. Встала, взяла с окна рукопись, при этом по-мужски, даже по-мальчишески ногой отодвинула стул.

Она снова села напротив поэта, подала ему рукопись и сказала:

— Я так счастлив, что вы согласились стать моим издателем...

После этой фразы Пушкин пришел в замешательство, но присущее ему чувство юмора внутренне успокоило его,

— Я немедленно отдам переписать ваши «Записки», сказал он, вставая. — Вы делаете мне честь, избирая меня своим издателем.

— Я вам так благодарен, —- ответила Надежда Андреевна, тоже вставая и протягивая руку Пушкину.

Пушкин поклонился и поцеловал ее руку.

Она вспыхнула, отвела руку за спину и воскликнула:

— Ах, боже мой, я так давно отвык от этого!

В своем дневнике Надежда Андреевна писала:

На лице Александра Сергеевича не показалось и тени усмешки, но полагаю, что дома он не принуждал себя и, рассказывая домашним обстоятельства первого свидания со мною, верно, смеялся от души над этим последним восклицанием.

В следующее свое посещение Дуровой Пушкин приветливо, по-мужски пожимая ее руку, сказал:

— Здравствуйте, Александр Андреевич, прочел с удовольствием вашу рукопись. Есть, правда, у меня кое-какие замечания. Вот и поговорим о них.

Пушкин высказывал свои соображения — дельные соображения многоопытного редактора и гениального писателя.