Дольмен

Когда Мари с Ферсеном вошли в палату, Пьеррик сидел на кровати с обмотанной головой и счастливой физиономией, доламывая телевизионный пульт дистанционного управления.

Мари, ощутив прилив нежности, приблизилась, чтобы его поцеловать.

– Пьеррик! Как я рада тебя видеть!

Он отшатнулся и наморщил лоб, соображая.

– Ты кто? Кто?

Пораженная такой реакцией, Мари с немым вопросом в глазах обернулась к врачу. Тот объяснил: по телефону ему не хватило времени уточнить, что, возможно, вследствие удара, его пациент утратил память. Амнезия не была необратимым явлением, его воспоминания не стерлись, их можно извлечь из подсознания. Его коллеге – врачу-психиатру удавалось добиться этого с помощью гипноза, но Пьеррик, в силу его умственной неполноценности, вряд ли способен подойти к лечению сознательно. В любом случае это лишь вопрос времени – память восстановится. Несмотря на разочарование, Люка решил действовать прежде всего в интересах следствия.

– Думаете, гипноз позволит ему вспомнить наиболее значимые события детства?

– Разумеется, если это не представляет угрозы для его здоровья, – вмешалась Мари.

Все обернулись и посмотрели на Пьеррика, который, уставившись в пустоту, раскачивался на кровати взад-вперед, тиская свой тряпичный сверток.

Форштевень яхты Керсенов вспарывал зеленоватые волны, которые тут же становились молочно-белыми от пены.

Пи Эм стоял у руля и смотрел вдаль с довольным видом. Он бросил взгляд на приемник глобальной системы ориентации ^[14]и выровнял курс. Его внимание привлекло сдавленное рычание, доносившееся с передней банкетки, где, наполовину прикрытый пледом, уже начал приходить в себя лежавший там старик.

– Как я здесь очутился?

Керсен-младший сбавил скорость, еще раз скорректировал направление в соответствии с показаниями навигационного прибора и приблизился к отцу с выражением садистского удовольствия на лице.

– Помните, отец, вам когда-то хотелось уехать куда глаза глядят с этого проклятого острова?

– Ни за что на свете! Мы немедленно возвращаемся! – прогремел голос Артюса.

– Какая досада! В кои-то веки у нас появилась возможность побыть один на один! Кажется, погода портится? Нас ждет незабываемое путешествие!

– Приказываю тебе вернуться!

Требование было произнесено презрительным тоном и сопровождалось угрожающим взмахом трости с серебряным набалдашником.

– Вы решительно никогда не умели со мной разговаривать, иначе чем изрыгая ругательства!

Пьер-Мари на лету подхватил трость, вырвав ее из рук старика, сломал о колено и выбросил обломки в воду.

– Отныне вы никого не будете ею колотить! Ведь я вызываю у вас слишком сильное отвращение, чтобы вы рискнули до меня дотронуться!

С улыбкой, выражавшей удовлетворение, он полюбовался растерянным видом отца и направился в рулевое отделение. Он вновь погрузился в изучение траектории движения яхты, не обращая внимания на проклятия Артюса, который хотя и выпрямился, но с трудом сохранял стоячее положение. Керсен-младший увеличил мощность моторов и еще раз обошел судно, вглядываясь в море. Старик рычал от недоумения и ярости, но сын даже не взглянул в его сторону.

– Заткнитесь! Вы не даете мне сосредоточиться!

Рука в черной блестящей перчатке вцепилась в забортный трап кормовой части яхты. Вслед за ней из воды появилась мокрая голова подводника. Вскоре тот уже был на борту.

В носовой части Пьер-Мари, скрестив на груди руки, стоял перед отцом, наслаждаясь тем, что тот впервые в жизни сменил обычное высокомерие на бесконтрольную и – о блаженство! – заискивающую суетливость.

– Ну пожалуйста, Пи Эм, прошу тебя, давай вернемся!

– Неужели вам не хочется побеседовать в спокойной обстановке с вашим обожаемым сыном?

– Конечно, но только позже, дорогой Пи Эм, в другом месте, мы будем разговаривать, сколько твоей душе угодно!

– Я говорю не о себе, а о старшем сыне – незабвенном Эрване! – пояснил Пьер-Мари.

Артюс напрягся, увидев подходившего к нему человека в костюме подводника. Тот снял маску, сорвал с головы шлем и уставился на него светло-голубыми глазами.

– Тридцать пять лет я ждал этого дня! Здравствуйте, отец!

Риан не сводил немигающего взгляда с Артюса. Жажда мести, вскормленная и обостренная тридцатью пятью годами тюрьмы, породила в его воображении жесткий финал последней схватки с чудовищным и изощренным противником. Он твердо знал, кто был истинным виновником, убившим его жену, которую он любил больше жизни, укравшим у него счастье, укоренившим в его сердце ненависть и посеявшим смерть в Ландах. Но теперь перед ним стоял немощный старик, бессильный и дрожащий.

– Вы хотя бы осознаете тяжесть своей вины за то, что породили столько зла, разрушили столько судеб?

– Не хватало только, чтобы вор и убийца преподносил мне урок этики! – бросил старик с высокомерием – его истинная природа одержала верх.

И тогда же в душе Риана возродился застарелый гнев юного Эрвана. Тщательно выбирая слова, он произнес именно те, что больше всего могли задеть гордость отца и его понятия о родовой чести.