Долой огуречного короля

Мартина сказала: «Во-первых, в школу завтра не идти. Значит, я все равно рано спать не лягу. Во-вторых, моим нервам нужна разрядка, а в-третьих, Курти стрижется коротко!» По тому, как было произнесено «Куууртиии», я определил, что Курти начисто вытеснил Бергера Алекса.

Дед вышел из дома вместе с Мартиной. Он пошел в кафе почитать зарубежные газеты за прошедшую неделю. Мама заявила, что на ее нервную систему сегодня выпала чересчур большая нагрузка. Она приняла снотворное и легла в постель. Перед этим она укрыла папу вторым одеялом.

Я остался в кухне с Ником. Откровенно говоря, с большим удовольствием я бы залег у себя в комнате и дочитал до конца детективчик, который начал уже месяц назад. Но Ник что-то совсем раскис и сник, мне не хотелось оставлять его одного. Я думал, мне удастся немного растормошить его. Но Ник не желал, чтобы его тормошили. Он уставился в одну точку, потом, помолчав, сказал: «Вольфи, мне нужно ненадолго выйти». – «Привет горячий, – сказал я, – таким шпингалетам запрещается высовывать нос из дома в полдевятого вечера».

«Но мне адски нужно!»

«Ничего тебе не нужно, тютя – валеный сапог».

Ник взглянул на меня почти враждебно. Тут меня внезапно пронзило. Как же гадко я себя веду и как гнусно говорю с Ником! Прямо как взрослый, пронеслось в голове. Я вдруг понял: оказывается, вести себя по-скотски очень просто.

«Тебе что, в самом деле куда-то нужно?» Ник кивнул.

«Могу я составить компанию?» Ник покачал головой. «Ты надолго?»

«Нет, минут на пятнадцать», – сказал Ник. «Без дураков?» «Без дураков!»

И он вышел из кухни. Через кухонную дверь мне было видно, как он направился в чулан. Оттуда он вернулся с детским рюкзаком. Открыл тумбочку под раковиной и набил рюкзак проросшей картошкой. На меня он не смотрел. Я делал вид, будто тоже его не замечаю. Затем Ник с рюкзаком из кухни вышел. И дверь за собою плотно прикрыл. Я не двигался с места. Я ждал. Сначала все было тихо. Примерно через минуту в прихожей что-то скрипнуло: колеса от кукольной колясочки. А потом раздался жалобный голос Огурцаря: «Этва мы не хахочем! Мы не хахочем этва! Хахочем остоловаться здесь!» И голос Ника: «Так, к сожалению, не получится!» Я выглянул в окно. На улице была сплошная темень. Только освещенное кухонное окно отбрасывало гигантскую светлую тень на усыпанную гравием дорожку. Через пятно света прошел Ник, толкая перед собой колясочку. В ней с короной на голове и с детским рюкзаком за спиной сидел король Куми-Ори.

Ник пересек светлый квадрат и исчез в темноте. Я остался сидеть у окна. Я ждал, каждую секунду поглядывая на часы. Через пятнадцать минут ровно Ник с колясочкой возник в светлом квадрате. Теперь колясочка была пустая.

Я запер за Ником дверь. Хоть я и решил не задавать ему никаких вопросов, но не удержался: «Куда ты его сплавил?»

Ник тихо сказал: «Он вылезать не желал. Он не понял, что мы его больше не хотим. Он был злой и ругался. Я его высадил у одного подвального окошка. Из него пахло плесенью. Он там наверняка приживется. После я сразу домой побежал!»

Я восхищенно посмотрел на Ника. Тут я заметил, что у него вся правая щека разодрана. «Он меня саданул, когда я вытаскивал его из коляски», – объяснил Ник.

Я чуть было не сказал Нику: «Ники, рики, две клубники», но понял, что Ник из этого уже вырос. Поэтому я сказал: «Ну ладно. По кроватям!»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, запоследняя, не предусмотренная ни периодизацией учителя немецкого, ни самим автором

Знаю точно: ребята частенько проскакивают мимо предисловия, чтобы, как говорится, «не перебить аппетит». А некоторые начинают читать книгу с середины и даже с конца. Поэтому-то я и решил написать запоследнюю главу. Не исключено, мое послесловие для кого-нибудь обернется предисловием!

Вы, наверное, знаете (не только из предисловий), что в литературу приходят разными путями. Скажем, среди сегодняшних писателей очень много бывших инженеров, моряков, учителей, рабочих, ученых, врачей, геологов.

А вот Кристине Нёстлингер, автор прочитанной вами повести, в прошлом – художница. С самого детства ей страшно (Вольфи непременно сказал бы адски) хотелось рисовать. Очевидно, у нее были способности: девочке из рабочей семьи в Австрии не так-то просто поступить в Венскую Академию Художеств. Она поступила! Кто знает, как сложилась бы судьба молодого графика, если б в один прекрасный день (я убежден, что он действительно был прекрасным) Кристине не решилась НАРИСОВАТЬ книжку для детей. Ну, а потом придумать к картинкам какой-нибудь текст. Так возникла первая ее книга. За ней вторая, третья… Но как-то в один, еще более прекрасный день (не сомневаюсь, что он и впрямь был еще более прекрасным) Кристине Нёстлингер перелистала свои творения, лукаво подмигнула двум дочкам-школьницам и сказала: «Хватит! Лучше хорошо писать, чем плохо рисовать!»