Долой оружие!

"Неужели во мне шевельнулась ревность?" Я просто сгорела со стыда, поймав себя на таком недостойном чувстве… Нет, ведь я уверена в сердце моего мужа… Ни единую, положительно ни единую женщину в мире он не в состоянии любить, как меня. Ну, да, любить, это опять иное дело, но увлечься? Разве глубокая, спокойная любовь к одной исключает у мужчины вспышку страсти к другой?

Лори даже и не думала скрывать своего расположения к Фридриху.

"Послушай, Марта, – говорила она, – право, тебе можно позавидовать: у тебя такой прелестный муж". Или: "Советую тебе хорошенько приглядывать за Тиллингом: за ним вероятно гоняются все дамы".

– Я слишком уверена в нем, – отвечала я.

– Не делай себя смешною! Как будто понятая: "верность" и "муж" имеют что-нибудь общее между собою. Вот хоть бы взять к примеру моего Грисбаха…

– Боже мой, пожалуй, на него клевещут! Да опять же, не все мужчины на один покрой…

– Все, решительно все – поверь мне! Ни единый из наших знакомых мужчин… то есть, я хотела сказать: в числе моих поклонников есть и женатые люди – спрашивается, чего они хотят? Уж конечно у них в виду не упражнения в супружеской верности ни с моей, ни с их стороны.

– Они вероятно знают, что ты останешься непреклонной к их мольбам… – заметила я и прибавила, смеясь: – Ну, а Фридрих также принадлежите к этой фаланге?

– Уж этого я не скажу тебе, дурочка. Благодари и за то, что я сознаюсь откровенно в своей симпатии к нему. Теперь от тебя зависит держать ухо востро.

– Я и то не зеваю, Лори; не думай, чтоб маленькие ухищрения твоего кокетства оставались для меня незамеченными. Это, право, не совсем хорошо с твоей стороны.

– Вот что! Ты ревнуешь? Ну, я стану действовать осторожнее на будущее время.

Мы обе рассмеялись, однако, не совсем искренно. Прикидываясь в шутку ревнивой, я в самом деле немного ревновала, да и Лори, прикидываясь заинтересованной Фридрихом, действительно была к нему не совсем равнодушна.

Грисбах не участвовал в шлезвиг-гольштинском походе, и это бесило его. Лори с своей стороны тоже сердилась на "проклятую неудачу".

– Такая славная, великолепная война! Она непременно доставила бы ему повышение, и вдруг его полк остался на месте! – жаловалась моя подруга. – Впрочем, надо надеяться, что уж в ближайшую кампанию…

– Что ты там толкуешь? – перебила я. – Да у нас в виду нет никаких политических осложнений. Или тебе, может быть, говорил кто-нибудь? Из-за чего бы, кажется, возгореться теперь войне?

– Из-за чего? Да я об этом, право, нисколько не беспокоюсь. Войны являются, вот и все тут! Каждые пять-шесть непременно бывает война – уж таков ход истории.

– Но должны же существовать какие-нибудь причины?

– Может быть, только кто их знает? Уж конечно не я и не мой муж. "Из-за чего это опять дерутся наши?" как-то спросила я его в последнюю войну. "А, право, не знаю, да и это мне решительно все равно", – отвечал он, пожимая плечами. "Досадно только, что меня туда не потребовали". О, мой Грисбах – настоящий солдат! В деле войны военному нечего докапываться: "зачем?" да "почему?" Это касается дипломатов. Я никогда не ломала головы над политическими вопросами. Нам, женщинам, уж совсем не к лицу в них соваться, да и что мы поймем в таких премудростях? Когда разразилась гроза, надо молиться…

– Чтобы молния ударила в дом соседа, а не в наш? Это, разумеется, проще всего!

XIII.

"Милостивая государыня!

"Друг или, пожалуй, недруг – все равно – но человек знающий, который не хочет назвать себя, уведомляет вас, что вы обмануты, обмануты самым предательским образом. Ваш святоша-супруг и приятельница, прикидывающаяся невинностью, поднимают на смех вашу добросердечную доверчивость, бедная ослепленная женщина. У меня есть свои причины сорвать маску с них обоих. Не из доброжелательства к вам действую я, отлично понимая, что мои разоблачения скорее огорчат, чем обрадуют вас. Но ведь я вовсе и не принадлежу к числу ваших доброжелателей. Может быть, я – отвергнутый поклонник, замысливши месть… Дело тут не в поводе, а важен самый факт. Если же вы потребуете доказательств, я готов их представить, без них вы не поверите анонимному письму. Предлагаемая записка нечаянно потеряна графинею Гр***".

Это странное послание оказалось, в одно прекрасное утро, в пачке писем и газет, положенных на стол, где мы с Фридрихом собирались завтракать. Муж сидел против меня, распечатывая конверты, адресованные на его имя, пока я читала и десять раз перечитывала письмо от "неизвестного". Приложенная к нему записка была заклеена в особом конверте; на меня напала нерешительность: вскрыть его или нет? Я подняла глаза на Фридриха. Он углубился в чтение утренней газеты, но, верно, почувствовал мой взгляд, потому что обернулся ко мне и ласково спросил:

– Ну, что там такое, Марта? Почему ты смотришь на меня так пристально?

– Я хотела бы знать: любишь ли ты меня по-прежнему?

– Нет, я давно к тебе охладел, – пошутил он, – Впрочем, я никогда не любил тебя особенно сильно.

– Этого я не думаю.

– Однако, что с тобой? Ты побледнела! Дурные вести?…