Долой оружие!

Ах, как мне отлично знакома эта мелодия. В то время я сильно боялась, что в Европе вспыхнет пожар. Раздувать эту искру нашлось много охотников: в Париже — Кассаньяк и Эмиль де-Жирарден, в Берлине — Генцель и Генрих Лео. Имели ли эти увлекавшиеся подстрекатели хотя слабое понятие о колоссальных размерах своей преступности? Полагаю, что едва ли. В то время — об этом мне рассказывали несколько лет спустя — профессор Симон заметил кронпринцу прусскому в разговоре о люксембургском вопросе:

— Если Франция войдет в соглашение с Голландией, война неминуема.

На что кронпринц отвечал с большим волнением:

— Вы не видали войны… а если б вы ее видели, то не могли бы так хладнокровно произносить это слово… Я же видел ее, и говорю вам, что наш первый долг избегать по возможности этих ужасов.

И на этот раз война была устранена. В Лондоне собралась конференция, приведшая, 11 мая, к желанным мирным результатам. Люксембурга был объявлен нейтральным, и Пруссия отозвала оттуда войска. Сторонники мира вздохнули с облегчением, но было много и недовольных. Император французов не принадлежал к их числу, но французская партия войны сильно хорохорилась; в Германии также поднялись голоса, осуждавшие поведение Пруссии: «как можно было пожертвовать своим оплотом!» «Уступчивость, граничащая с трусостью», и т. д. в том же роде. — Но ведь и каждое частное лицо, когда оно, покоряясь приговору суда, отказывается от своих прав на владение, обнаруживает такую же уступчивость? Неужели было бы лучше, если б оно, не подчиняясь никакому суду, прибегло к насилию? То, чего достигла лондонская конференция, может быть достигнуто во всех спорных вопросах, и правители государств всегда могли бы избегать войн, что составляет их важнейший долг, по изречению тогдашнего кронпринца прусского, впоследствии германского императора Фридриха III, прозванного «Благородным».

V

В мае мы отправились в Париж на выставку.

Я еще не видала мировой столицы и была совершенно ослеплена ее пышностью и блеском. Особенно в то время — империя стояла в апогее своей славы, и все венценосцы Европы устроили при французском дворе блестящий съезд. Париж представлял картину веселья, мира, великолепия. Тогда он показался мне столицею не одной страны, а всех народов, что, однако, не помешало его восточному соседу бомбардировать этот дивный город, три года спустя. Все народы земли собрались в колоссальном дворце на Марсовом поле для мирного — единственно полезного по своей созидающей, а не разрушающей силе — соревнования и сфере промышленности и искусства. Такое множество чудесь по всем отраслям ремесленного и художественного производства было выставлено здесь, что каждый зритель должен был гордиться тем, что он живет во время такого пышного расцвета культуры, которая обещает развиться еще более. Наряду с этой гордостью, у каждого должно было явиться намерение — не тормозить грубым варварством войны хода этой пышно развивающейся культуры, дающей столько утонченных наслаждений человечеству. Собравшиеся здесь, в качестве гостей императора и императрицы, короли, князья и дипломаты не могли же, при обмане учтивостями, любезностями и поздравлениями, помышлять о том, чтобы обменяться, в ближайшем будущем, с гостеприимными хозяевами или между собою смертельными выстрелами?… Конечно — нет, и я вздохнула свободнее. Весь этот ослепительный праздник выставки казался мне порукой, что теперь наступила длинная эра мирных годов. Разве только новое нашествие монголов или что-нибудь подобное заставить еще раз обнажить свой меч этих цивилизованных людей. Но друг против друга? — нет, вероятно, этого никогда не может случиться. Что еще больше утвердило меня в такой счастливой уверенности, так это любимая мысль императора о всеобщем разоружении. Да, Наполеон III был твердо намерен — о чем я слышала от его ближайшего родственника и поверенного — воспользоваться первым удобным случаем, чтоб предложить всем европейским правительствам свести до минимума численность их войск. Без сомнения это была более разумная и светлая идея, чем повсеместное увеличение военных сил. Это удовлетворяло бы известному требованию Канта, формулированному следующим образом в параграфе 3-м «Прелиминарного устава вечного мира»:

«Постоянные войска со временем должны быть совершенно упразднены: они беспрестанно угрожают войною другим государствам чрез свою готовность к ней, всегда как будто собираются начать военные действия, постоянно подстрекают соседей превзойти друг друга количеством военной силы, которая не знает границ (о, пророчески! взгляд мудреца!), и так как, по причине громадных расходов, мир при таких условиях становится еще тягостнее кратковременной войны, то большое количество войска само по себе делается поводом к наступательным войнам, к которым прибегают, чтобы избавиться от этой обузы».